Патриот

Но в любом случае, какой бы дурацкой ни была моя «рено», её надо было растаможить.

Таможня в России девяностых — место фантастическое. Символ коррупции, возможностей и быстрых состояний. Люди, «работавшие в таможне», становились долларовыми миллионерами за неделю.

Это была зона хаоса, бардака и столпотворения. Поднявшийся железный занавес позволил огромному количеству товаров, не производившихся в СССР, хлынуть в страну. От компьютеров до автомобилей, от «ножек Буша» (куриных окорочков из США, на долгие годы ставших символом импортного продовольствия) до заветной западной одежды. Завозили всё, и всё было нужно растаможивать.

«Правительство реформаторов», как сейчас очевидно, действовало как раз в русле жуткого коррупционного протекционизма — такого, что любой консерватор обзавидуется. Под предлогом защиты отечественного производителя вводились огромные таможенные пошлины, потом отменялись, потом снова вводились. Таможенную политику мог менять всякий, кто заносил чемодан денег в правительство. К тому же под каждое решение о повышении пошлин придумывались схемы их обхода, льготы и так далее.

В конце концов воцарилась самая простая, но рабочая схема: оформление одних товаров (с высокой пошлиной) под видом других (с низкой).

Характерный анекдот тех времён:

Собрались Дэвид Копперфильд, Иисус Христос и российский таможенник. Начали спорить, кто лучше умеет совершать чудеса трансформации предметов.

Дэвид Копперфильд: «Смотрите, я превращаю воздух в шляпе в кролика», — машет палочкой, в пустой шляпе — кролик.

Иисус делает пассы над стаканом с водой: «Смотрите, теперь это вино».

Таможенник: «Это не чудеса, а херня какая-то. Вон, видите, стоит ж/д состав с японскими телевизорами?» Таможенник вынимает печать, дышит на неё и ляпает на какую-то бумажку: «Теперь это зелёный горошек».

Растаможка легковых автомобилей — лучший пример происходившего.

Пошлины на иномарки были огромны и вводились для того, чтобы «помочь российскому автопроизводителю». Законы экономики не обмануть — долгие годы пошлин и прямых дотаций в миллиарды и миллиарды автопроизводителю не помогли. Но это было потом.

А тогда, в 96-м, существовали многочисленные пути обхода пошлин: льготы для пилотов, дипломатов, моряков, афганцев, жителей Калининградской области и ещё бог знает что.

Под автомобильный таможенный пост передали большой бывший автопарк в московском районе Очаково, и там в огромных очередях к крошечным окошкам, в которые можно было заглянуть, только согнувшись пополам, толпились сотни и тысячи людей, потрясавших кипами настоящих и фальшивых документов о том, что они моряки-афганцы на дипломатической службе, поэтому могут заплатить за свой «Фольксваген Пассат» 1991 года не сорок процентов его рыночной цены, а пять.

Таможенники с видом до такой степени надменным, что я до сих пор не понимаю, как мышцы лица обычного человека могут такое изобразить, гоняли эти толпы от окошечка к окошечку. Свою задачу они видели в том, чтобы признать неправильными документы как можно большего количества людей: печать не та, форма не та, дата не та. Это, в свою очередь, расширяло возможности шустрых молодых людей, у которых пресловутая «уличная смекалка» прямо на лице была написана. Эти перед окошечками не стояли, а подходили к дверям, засовывали головы и руки с документами в проёмы с надписью «Вход строго воспрещён», шутили с таможенниками, пожимали им руки. В общем, они умели делать из людей правильных моряков и дипломатов. К документам, переданным через этих посредников, вопросов не возникало.

Но их услуги, понятно, стоили денег. Их выражения лиц намекали на возможность варианта, при котором деньги возьмут, но ничего не сделают. Я решил пошлину заплатить (все удивились, услышав это), поэтому посредники мне были не нужны — только собрать все бумажки и очереди отстоять. Я стоял день, я стоял два. На третий день стало ясно, что к утру четвёртого дня я в заветный кабинет попаду и все бумаги у меня уже будут готовы и снабжены нужными штампами. А утром четвёртого дня я обнаружил на нужном этаже огромную толпу и табличку о том, что сегодня приёма нет.