Патриот

— ничего не произойдёт, но меня арестуют через пару недель по другому делу.

Ну и так далее. Сценарии эти — не просто мысленные эксперименты и гимнастика для ума: мы перебираем изощрённые инструменты, которые Кремль уже использовал. В XXI веке против тебя действует не классическая репрессивная машина, а репрессивно-пиаровская машина. Всем игрокам важно общественное мнение. Одни и те же действия, но совершённые по-разному, могут либо оставить людей равнодушными, либо взбесить их и вытолкнуть на улицу. Тут важно всё, от дня недели до погоды.

Достаточно вспомнить, как хитро Кремль поступил с приговором по делу «Ив Роше», когда я получил условный срок, а моего младшего брата Олега упекли в тюрьму на три с половиной года. На последнем заседании 19 декабря суд назначил дату вынесения вердикта — 15 января. А потом молниеносно (и, конечно, совершенно незаконно) огласил приговор 30 декабря, избежав таким образом больших манифестаций: люди были застигнуты врасплох, а на следующий день — канун Нового года, подарки, праздничная суета, родственники, стол. Не до протестов.

Обсуждение наше касалось скорее вопросов оперативных: кто и что должен был делать немедленно. В целом, как работать, если меня посадят, не обсуждалось уже давно. С 2012 года, когда уголовные дела против меня стали печь как пирожки, мы миллион раз обсудили это вдоль и поперёк. К тому же все последние годы я по нескольку месяцев провожу под арестом, и наша организация преспокойно работает без меня — это предмет моей большой гордости, у нас крутая команда.

Мы позвали Ольгу Михайлову — моего адвоката, которая специально приехала, чтобы лететь со мной обратно, на случай, если меня задержат в зале пограничного контроля. С ней мы тоже быстро пробежались по возможным сценариям и решили, в какой последовательности будем проходить границу.

Михайлова считала, что меня задержат после «барьерчика», то есть после погранконтроля, а затем быстро уведут. Поэтому сначала пройдёт она, потом я, потом Юля.

Все эти важные вещи надо было обсудить, чтобы быть готовыми к любому развитию событий, но в целом я считал, что в день прилёта мне ничего не угрожает.

Я давно бросил попытки прогнозировать и анализировать поведение Путина и Кремля. Слишком много в нём стало иррационального. Это вполне объяснимо: Путин правит более двадцати лет и, как любой лидер в истории, торчащий у власти так долго, одержим мессианскими идеями, которыми царя щедро подкармливает окружение, — вроде идеи «Нет Путина — нет России», прямо провозглашаемой с трибун Государственной думы.

Реального соотношения сил внутри кремлёвских групп тоже никто не знает, что бы ни писали политологи. Поэтому надо не высчитывать, что они там думают, а делать то, что считаем правильным мы.

Тем не менее у нас есть общее понимание принципов работы медиа и общественного мнения. Чуть ли не единственное, что мы знаем о методах правления Путина, — это то, что он бесконечно проводит соцопросы и учитывает их результаты в своих планах. Арестовать меня в аэропорту ему просто невыгодно. Говоря откровенно, с чего бы Путину делать мне такой подарок?

Из всех сценариев изоляции, если уж она случится, этот для меня — оптимальный.

Во-первых, по делу уже есть решение Европейского суда, признавшего не только мою невиновность, но и полное отсутствие состава преступления.

Я так и заявил на совещании: «Хотите мне сказать, что они меня арестуют по делу, по которому уже есть решение ЕСПЧ? Не смешите меня».

Во-вторых, арест за «нарушение правил условного осуждения» слишком циничен даже по меркам Кремля. Сначала они сами пытались меня убить — отравили. А потом, когда я оказался в коме и реанимации, объявили: «Ах, он не пришёл отмечаться в полицию. Посадим его за это». Сделать так — значит как минимум сразу проиграть борьбу за первый бастион общественного мнения: журналистов, внимательно следящих за развитием ситуации.

Ну и в-третьих, мой испытательный срок, начавшийся в 2014 году, после многочисленных продлений окончательно завершился 30 декабря 2020 года, то есть восемнадцать дней назад. Мне уже невозможно поменять условный срок на реальный, потому что испытательный срок закончился.

Понятно, что такая мелочь, как закон, никогда не остановит российского судью. Для него важна одна вещь в мире: телефон, по которому ему звонит начальник и даёт инструкции.

Однако зачем им нужны осложнения? Зачем городить огород, привлекать внимание, а главное, вызывать сочувствие людей ко мне уж слишком нарочито незаконными действиями?

На последней пресс-конференции Путин сказал про меня фразу, явно продуманную и определяющую текущую тактику: «Кому он нужен?»

Так не лучше ли, ровно в рамках концепции «Кому он нужен?», демонстративно проигнорировать моё возвращение? Обернуть громкое событие в пшик? Журналисты вместо ожидаемых красивых кадров задержания получат фотографию меня с чемоданом в аэропорту, не знающего, куда себя деть в ожидании машины под прицелом десятков телекамер.