Патриот

Юля и Леонид несколько раз пытались рассказать мне, что произошло. Получилось не сразу. Они как будто стучались в закрытую дверь, а за этой дверью был мой мозг, и он не отзывался. Они говорили мне про отравление, про самолёт, где я отключился, про больницу в Омске, наполненную ФСБшниками, про то, как меня долго оттуда не выпускали, про эвакуацию в Германию — а я просто сидел и смотрел в одну точку. Они долго и подробно рассказывали мне, что Путин пытался убить меня, пока я путешествовал по Сибири, что независимые лаборатории подтвердили, что меня отравили, более того — тем же самым веществом, которым российские спецслужбы отравили Скрипалей в Солсбери. И в очередной раз, когда они произнесли слово «Новичок», я вдруг посмотрел прямо на них и сказал: «Блядь, что? Ведь это же так тупо».

Леонид говорит, что именно в этот момент он понял, что со мной всё будет в порядке.

Постепенно я полностью осознал, что со мной произошло, и вспомнил, что этому предшествовало. И какими бы увлекательными и захватывающими ни были подробности моего несостоявшегося убийства, гораздо больше меня тогда интересовало, чем закончились выборы в Томске и Новосибирске. Мы выпустили наши расследования? Их посмотрели? Люди проголосовали? А как? Удалось ли победить «Единую Россию»? Сколько процентов набрали наши кандидаты? В ночь подсчёта голосов я заставлял Юлю читать мне твиттер вслух, а потом заплетающимся языком диктовал ей сообщения, которые нужно было отправить коллегам.

Результаты выборов превзошли наши ожидания. В Томске победили девятнадцать из двадцати семи поддержанных нами кандидатов, в том числе глава нашего штаба Ксения Фадеева и её заместитель Андрей Фатеев. В Новосибирске депутатами стали двенадцать кандидатов, которых мы поддержали, и среди них опять же координатор нашего местного штаба Сергей Бойко.

И всё-таки, мне кажется, я не полностью осознавал реальность до тех пор, пока мне не разрешили в первый раз самому встать и сделать несколько шагов. Вставать мне не разрешали долго, потому что я был склонен к побегу и даже предпринимал некоторые попытки его осуществить. Пока я медленно приходил в себя, я понял, что снаружи моей палаты всё время стоят какие-то люди и смотрят на меня через стекло. Они не были похожи на врачей, и после того как я узнал, что со мной произошло, мне объяснили, что это охранники. Однажды я попытался уговорить Юлю выхватить у них оружие и помочь мне бежать. Я чувствовал, что мне надо срочно скрыться. Пистолет я так и не получил. Тогда я решил справиться сам: оставшись один, я сорвал с себя катетеры и трубки, залив палату кровью, и попытался встать. Ко мне, конечно, тут же вбежали медики и быстро уложили меня обратно на кровать, но я так просто не сдался и в следующие дни предпринял ещё несколько попыток.

И когда наконец с разрешения врачей я сам смог подняться и очень медленно пройти несколько шагов до раковины, я по-настоящему всё вспомнил. Я хотел умыться, но руки меня не слушались, и в памяти вдруг ясно всплыло, как несколько недель назад я точно так же пробовал умыться в туалете самолёта из Томска в Москву. Я вернулся в кровать, лёг, уставился в потолок, и на меня накатил настоящий ужас. Я ощущал себя немощным стариком. Я был не в состоянии пройти три метра до раковины. Я не мог открыть кран и умыться. Я боялся, что это навсегда.

Вначале казалось, что это и будет навсегда. Чтобы вернуться к нормальной жизни, нужно было очень постараться. Ко мне каждый день приходила физиотерапевт, она была очень милой женщиной, но она заставляла меня делать самые трудные вещи в моей жизни. Она просила меня сесть за стол и давала две чашки — одну с водой, одну пустую. Ещё давала ложку. И этой ложкой нужно было зачерпнуть воду из полной чашки и перелить в пустую. Я к тому моменту уже мог неплохо говорить и сказал ей: «Окей, я готов перелить пять ложек». А она говорит немыслимое: «Нет, надо семь». Я, конечно, с огромным трудом в результате зачерпнул и перелил все семь ложек, но ощущение было такое, будто я только что пробежал марафон. Это было невероятно сложно.

А ведь предстояло ещё научиться нормально ходить, держать предметы и координировать движения. Мне по сто раз в день кидали мячик, а я его ловил — это было изнурительно. Другое упражнение, которое не давалось мне много недель, заключалось в том, что я должен был просто лечь на пол из положения стоя, а потом снова встать. У меня получалось максимум три раза, и то с огромным трудом.

Наверное, самым классным в реанимации был тот день, когда из Москвы наконец-то прилетели наши дети — Даша и Захар. Правда, тут у нас случился классический момент неловкости. Обнять меня нельзя: я весь опутан проводами и трубками. О чём говорить в такой ситуации, тоже не очень понятно. Поэтому они просто сидели в палате, а я на них смотрел и был абсолютно счастлив.