Патриот

Знаев ухватил «Патриота» за талию и понёс через весь зал – подальше от людских глаз. Вышел в служебный коридор, пропахший несвежей рыбой, – и швырнул пластмассового парня на пол.

Таблетки действовали, возбуждение усиливалось, мысли догоняли одна другую.

Понял, что всегда ненавидел запах магазинных подсобных помещений: любую вонь мог стерпеть, только не эту, ветчинно-селёдочную, густую, навевающую мысли о плутовстве и обжорстве.

Понял, что магазин следует срочно продать – вместе с манекенами, запахами, подсобными коридорами и прочими оцинкованными вёдрами.

Снять красные звёзды с фасада и со спин продавцов.

Выплатить солидные премиальные Маше Колывановой и Алексу Горохову – и распрощаться с обоими.

Потом – уехать на войну и там сгинуть.

Он вернулся в кабинет Горохова, достал из-под стола новую бутылку и налил себе ещё. Там, под хозяйским столом, бутылок было достаточно.

Он не был разочарован, не ощущал ни горечи, ни досады. Привык проигрывать, давно приобрёл иммунитет. Любой человеческий опыт – это прежде всего опыт эмоциональный. Получивший по физиономии навсегда запоминает вкус крови во рту. Проигравший никогда не забудет горечи поражения.

«Привычка свыше нам дана, – вспомнил Знаев, – замена счастию она».

Если это так – значит, я должен быть абсолютно и непобедимо счастлив.

Может быть, так оно и есть? Может быть, я на самом деле счастлив самым глубоким и чистым счастьем, – но не чувствую этого?

20

Сидели, курили.

Он привёз три образца. Чёрную мужскую телогрейку. Красно-жёлтую, весёлую женскую телогрейку. И совсем юмористическую, фиолетово-оранжевую, радостную телогреечку детскую.

Мужскую надел сам, женскую надела Гера.

Сунула руки в карманы, изобразила некоего трагического сутулого персонажа, замерзающего в тайге или тундре, прячущего папиросный огонёк в кулаке от жестокого ветра. Знаев улыбнулся, коротко поаплодировал, про себя же грустно и раздражённо подумал, что даже его подруга, смело мыслящая девушка, глубоко презирающая нормы и правила и ещё сильней презирающая идейные и эстетические шаблоны, – даже она, облачившись в простёганный ватник, первым делом вспомнила махорочный, колымский шаблон, всё это тошнотворно расхожее, кривое, туберкулёзное, самогонное, стылое, цинготное, дрожащее от голода и перепоя русское бессознательное, пыхающее горьким табачком в нечистую ладошку.

В окна мастерской, рифмой к пантомиме Геры, хлестал холодный дождь. Его органный гул заставлял всех троих повышать голос.

Что-то сломалось нынче вечером в московской погоде, ветер переменился, давление упало; Знаева одолевала тревога; казалось, мир вот-вот упадёт ему на голову, расплющит ненадёжный череп, и все умрут, и биржи рухнут, и акции обесценятся, и правительства падут, и тьма поглотит легкомысленное человечество, и по пустой земле будут бегать бледные кони, чёрные коты с жёлтыми клыками, железная саранча и голые хохочущие бесы, воняющие серой. И будет свобода, но не будет людей, и взойдёт звезда Полынь, сверкающая и ужасная.

В попытке спастись от наваждения Знаеву пришлось ещё раз выпить и закинуться ещё двумя порциями лекарств.

Он пришёл в дом своей подруги, покачиваясь и дыша в сторону.

Импровизированный показ, дефиле в телогрейках, устроили не для забавы – ради гостьи. Её звали Серафима, она занималась дизайном одежды. Сидела у стены на табурете, наблюдала пристально. Затем достала телефон, поставила манекенщика и манекенщицу в свет и сделала несколько снимков. Знаев не удержался, скорчил дьявольскую рожу, Серафима рассмеялась.

С первого взгляда Знаев ей интуитивно доверял. Она мало говорила, зато внимательно слушала, и спину её балахона в стиле этно-фолк украшал знак: стрела, летящая в зенит, языческая руна воина. Гостья, как и Гера, явно полагала свою жизнь битвой, или чередой битв, и вообще принадлежала к той же породе твёрдых городских девушек, предпочитающих сидеть на хлебе и воде, но заниматься любимым делом. Изобретать новое, украшать повседневность.

Гера рекомендовала подругу как исполнительного, вменяемого и исключительно передового специалиста, имевшего опыт работы у Юдашкина, а кроме того – двоих детей, диабет и темнокожего любовника, специально дважды в месяц прилетавшего из Копенгагена. Таким образом, Знаев ещё до прихода передового дизайнера был согласен на любую совместную деятельность. Шутка ли – бойфренд из Копенгагена! Оставалось лишь обговорить детали.

– Я всё придумал сам, – признался он (серьёзная Серафима кивнула). – Нарисовал, как мог. Сшили в Китае. Получилось, как видите, аляповато. Даже не знаю, стоит ли это показывать людям.

– Да, – согласилась Серафима. – Страшновато. Но оригинально.

– Возможно, я допустил системную ошибку. Возможно, одной только телогрейки мало. Что такое телогрейка? Просто ватная набивная куртка. Этого недостаточно. Мне кажется, надо делать полный look. Коллекцию. То есть – и куртку, и штаны, и обувь. Я прав?