Патриот

– Точно, – сказала Серафима. – Ты гений, мать. Даже не яркая, а легкомысленная. Какая-нибудь клетка или полоска. Сверху – сурово, а внутри – наоборот, весело.

– Хорошо, – сказал Знаев. – Я подумаю.

Серафима, как ему показалось, устала от его лекций и инструкций.

– Тогда всё, – сказал он ей. – Спасибо вам большое. Женский образец телогрейки я могу вам подарить. И детский тоже.

– Спасибо, – ответила Серафима деликатно. – Не мой стиль.

– У вас, вроде, есть дети…

– Детям я покупаю одежду в Дании. Там в два раза дешевле, чем у нас. И в три раза лучше.

Подавив лёгкую обиду, Знаев собрал телогрейки в охапку и отнёс на балкон.

Запах и шум падающей с неба прохладной воды немного протрезвили его.

Он постоял, наблюдая, как автомобили таранят городской полумрак, взмётывая вокруг себя радужные фонтаны. Вспомнил океан, ревущие волны, доску, себя, измученного, на этой доске. Ах, хорошо бы сейчас куда-нибудь в Балеал, в Куту, в Санта-Монику, лечь грудью на шестифутовый сёрф – и вперёд, незваным гостем к яростному водяному царю.

Когда вернулся – девки оккупировали кухню, чаёвничали. Чтобы не мешать, ушёл в ванную, прихватив планшет и наушники.

Лёг в горячую воду, воткнул Роберта Джонсона и задремал под хриплый любимый голос. Так мог бы тренькать какой-нибудь реликтовый русский скоморох на рассохшейся балалайке, – но не сохранилось записей тех древних скоморохов, а Джонсон – уцелел.

Если бы я владел чем-нибудь во время судного дня!
Если бы я владел чем-нибудь во время судного дня.
Господи, я люблю маленькую женщину,
И не имею права молиться.

21

Он ел с громадным аппетитом, грузил на вилку добрые ломти жареного мяса, жевал энергично, то наклоняясь низко над блюдом, то выпрямляя спину и глядя на отца и мать, кивая согласно или пожимая плечами в ответ на вопрос или предложение.

Еду молодой Сергей Сергеевич ценил и уважал: не просто так, не потому что обжора, чревоугодник, а потому что тягал железо.

Выяснилось, что он не только математик – но и спортсмен. Атлет.

– Качаю банку, – так сказал.

Его мать курила электронную сигарету и гладила пальцем стакан с крепким.

В самом начале вечера она с короткой улыбкой призналась, что предпочитает крепкое, и попросила у официанта три порции.

Официант покосился на её электронную сигарету, но промолчал: день был будний, и времена были небогатые – во многих местах, и в дорогих ресторанах, и в демократических едальнях, гостям разрешалось курить на открытых верандах.

В первые минуты всё шло со скрипом. Знаев ловил себя на неприятно мелкой суете, на попытках хлопнуть сына по плечу, заглянуть ему в лицо, с гусарским расшаркиваньем отодвинуть стул для его матери; каждое такое движение делалось непроизвольно, бессознательно; вдруг он понял, что всего-навсего смущён.

И его внезапный сын, и мать сына – смущены тоже.

Мать, в первую их встречу горевшая лёгкими улыбками и жестами, сейчас куталась в бесформенную кофту, теребила свисающий с шеи чёрный проводок наушника, на Знаева почти не смотрела, говорила мало. И выглядела в таком менее позитивном образе гораздо привлекательней.

Сын, едва сев за стол, извлёк телефон и попытался углубиться в смс-общение. Мать железным тоном произнесла: «Убери, пожалуйста» – и малый послушался.

Они ничего друг про друга не знали, видели друг друга второй раз в жизни, а между тем имели самую близкую кровную связь, какая только возможна у людей, – и теперь испугались, оробели.

Знаев понял это быстрей остальных, поймал официанта за край пиджака и заказал себе сразу много: суп с мидиями, селёдку с красным луком, чесночный хлеб, бокал пива, стейк из тунца со сливочным соусом и кунжутным маслом, бутыль воды с газом, кофе – чтобы и мальчишка тоже не стеснялся, пожрал вволю.

С той же целью – преодолеть стартовое стеснение – Знаев рассказал обоим, что уже четверть века следует правилу, установленному в голодной юности: в ресторанах заказывать только рыбу и морепродукты, потому что русский человек из средней полосы мясо ест часто, а рыбу – редко; следовательно, там, где есть выбор, нужно выбирать только рыбу.

Вероника наконец засмеялась, хлебнула из своего стакана: всё понятно! Теперь я знаю, в кого мой сын такой зануда!