Патриот

— А я тебе покажу. Прямо сегодня. Сейчас у нас… ах чёрт! — смотрит на неправильные часы, потом в окошко. — Сейчас ещё довольно рано и вроде бы только пятница. На одну-две пары успеем. Собирайся.

Снова не Будда, а жеребёнок, с хилыми и хлипкими конечностями, и близорукостью.

— Думаешь, тут можно отсидеться? — обличительно тыча пальцем, спрашивает Ислам. — А потом спокойно себе загнуться в снегу?

— Я постараюсь, — собирая осколки достоинства, говорит Яно.

— Ни-ког-да, — палец втягивается в кулак, тот набухает и весомо грохает о столешницу, так, что электронные часы, россыпь ручек, яблочный огрызок и клавиатура подпрыгивают. — Топаем учиться. Прямо сейчас. Ну давай же, собирайся!

Заводит песенку:

— Если те профессора, что студентов учат, горемыку-школяра насмерть не замучат… ты слышал, Ян-Яник? Хватит уже дурью маяться.

Глава 17

Здесь теперь и правда всё кажется большим. Длинные коридоры, освещаемые электрическим светом, высоченные окна с неуютными подоконниками, в обе стороны текут под мышкой с книжками ребята, старающиеся тоже показаться большими. Взрослые разговоры, звенящие в детских голосах, возле стенда с расписаниями толкучка. Измазанные в чернилах руки, сотовые телефоны с огромными дисплеями — Ислам вспоминает, что свой забыл дома, то ли под кроватью, то ли где-то в карманах шорт. Яно про свой, скорее всего, так и не вспомнил. Здесь царит атмосфера пафоса, воздух пополам с пылью, как будто блюдо, чрезмерно усыпанное солью и сдобренное перцем взрослых духов.

Ислам вспоминает все истории об обкурившихся, обколовшихся молодых людях, вспоминает даже биографию Кизи, мельком виденную на обложке книги в магазине — тот тоже имел отношение к расширяющим сознание веществам — и пытается сравнить всё это со своим переполошившимся, мечущимся над головой восприятием.

— Привыкай, — говорит он Яно, и эстонец, кажется, с трудом удерживается, чтобы не вцепится в рукав Исламу.

Встречаются здесь и по-настоящему большие люди. Уверенные в себе и в своей правоте, потому что человек, который учит других людей, наставник, не может быть в чём-то неуверен. Вот они плывут мимо, как судьи на футбольных матчах, сжимая под мышками исполинские красные карточки. Заплывают к себе в кабинеты, где — мельком видно — рассаживаются студенты.

Вот, например, директор — представительный мужчина с очень бледным лицом и седыми волосами. Уже не молодой, но при этом не расплывающийся под прессом времени — пиджак болтается на нём, как на вешалке, галстук прямой и настолько отглажен, что кажется картонным. Идёт по коридору с непроницаемым лицом, блеск начищенных туфель плывёт вокруг, отсвечивая во всех гладких поверхностях.

Здоровается за руку со всеми преподавателями, рука у него кажется холодной и костистой. Женщины и мужчины за его спиной морщатся и потирают запястье, а перед ним расплываются в улыбках.

Он кажется куда выше их, на целых полголовы выше, наставник наставников или вернее надзиратель над наставниками, чтобы учили чему надо и не сболтнули детям лишнего.

Прошмыгивают под ногами у этого колосса, такие маленькие, что директор их даже не замечает. Тащит на костлявых ногах своё тело дальше, и студенты шмыгают из-под ступней, словно котята.

Направо аудитория, где останется на ближайшие два часа Ислам, Яно же пройдёт ещё с десяток метров и повернёт в угловой класс налево, где громоздятся на полках тома по логике, а на стенах, словно дыры в бурую кирпичную кладку, тёмные портреты.

— Ты понял? — говорит Ислам и берёт Яно щепотью за плечо. И, припомнив Толкиена, добавляет: — Не надевай кольцо. Ни в коем случае. Иначе Тёмный Властелин тебя просечёт.

Расходятся, словно два дуэлянта, и Ислам погружается в тревожную, пронзительную для глаз белизну кабинета политологии, накрытого свежим известковым небом и стенами, ещё не завешенными никакими дурацкими плакатами.

Он отстал, чертовски отстал по целой куче предметов. Отодвинув к дальней стенке черепа мысль: «А зачем мне всё это, в самом-то деле?» — переходит к подсчётам: не так плохо, как у Димы, то есть он, в принципе, даже не на бюджетном отделении, на платном куда легче, да и денежки ещё не перевелись. Против ожидания с переходом на замкнутый образ жизни бумажник не успевает показать дно, и с каждой зарплатой там оседает всё больше и больше. Так что все сегодняшние пары, которые дал себе зарок высидеть от и до, Хасанов думает, как там дела на другом фронте.

Яно он в коридорах больше не встречает. Однако к полудню, когда спускается вниз перехватить сигаретку-другую, а ещё под конвоем порыкивающего желудка заглянуть в ближайший общепит, слышит Известие дня.

Оно порхает среди студентов, разбегаясь, как электрический ток, между аудиториями, сводится к одной, колоссальной по воздействию фразе:

— Кто-то обоссал машину директора.

Внешне все спокойны. Но теперь уже никому не до занятий. На пятиминутке, когда Ислам ступает на лестницу, внизу, возле крыльца, уже образовалась огромная толпа.