Патриот. Жестокий роман о национальной идее

Настя подошла к нему сзади, обняла за плечи, повернула к себе:

— Знаешь, на кого ты похож?

— Только не говори мне ничего ироничного, малыш, я сразу потеряю первые молекулы неохотно возвращающейся ко мне уверенности.

— Нет-нет. Я лишь хотела сказать, что ты в этом костюме словно ветеран, надевающий каждый год свой парадный мундир с наградами. Выглядит очень трогательно.

— Фигня это все, — отшутился Герман, — я не на парад иду перед мавзолеем искры вышибать. Я, малыш, ветеран запаса: Родина сказала «надо», и вот я уже на пункте резервистов, а так как звание у меня, сама знаешь, не «рядовой», то впереди все только самое приятное: спецпаек, спецблиндаж, спецмашина с синими блестящими штуками на крыше и много еще чего.

— Ты забыл о двух вещах, — Настя внезапно помрачнела и отошла к окну, за которым поливал холодный ноябрьский дождь, — ты забыл про походную жену и о том, что на войне тебя могут убить.

— Ерунда. Жена у меня есть, походные обозные шлюхи опасны для здоровья, а убивать меня уже пробовали. Прорвемся.

Настя отвернулась к окну и ничего не сказала.

В зоне понимания

Герман отпустил такси возле входа в ГУМ со стороны Ильинки. Некоторое время смотрел, как желтая машина уносила в себе воздух того промежуточного, переходного мира, в котором он, Гера, жил все это время с момента возвращения из черной трубы. Наконец огни таксомотора растворились где-то в ноябрьской серости Москвы, и Герман смело шагнул на брусчатку Красной площади. Чеканя шаг и выпятив подбородок, говорящий праздношатающимся по площади туристам, что этот парень «по другой части», он пересек главную площадь страны и, поднявшись по ступенькам, оказался внутри неприметного домика слева от Спасской башни. Это вполне аутентичное и очень крепкое на вид строение и было бюро пропусков, где выдавали право входа на территорию небожителей. Небольшое помещение оказалось пустым, ибо бюро пропусков не знало очередей, и в одном из «окошек» за пуленепробиваемым стеклом виднелось лицо парня лет двадцати пяти. Парень чем-то смахивал на звезду боевиков актера Лундгрена в молодости — исполнителя ролей зловещих Ивана Драго и Николая Ряженко: безжалостных отмороженных солдат Советского Союза. Лицо «табельщика», как мгновенно обозвал про себя парня Гера, не выражало ровным счетом ничего, и лишь его розово-молочный цвет говорил о том, что парень все же не киборг, со вживленным в гипофиз чипом, а вполне земное, человеческое существо.

— Здравствуйте… — начал было Герман, но «Лундгрен» прервал его. Отрывисто и тяжело произнес ожидаемым баском:

— Паспорт.

Гера положил документ в прорезь лотка ездившего под пуленепробиваемым стеклом окошка и увидел, как «Лундгрен», даже не взглянув на странички паспорта, сразу запихнул его в прорезь какого-то аппарата. Аппарат зашумел, послышалось несколько «пикающих» компьютерных звуков, и двойник Лундгрена уставился в стоящий прямо перед собой монитор. Прошло несколько минут, во время которых, подумал Гера, каменнолицый парень прочел на своем мониторе все, что только было известно о нем, Германе Кленовском, официальным государственным заведениям. Процесс этот затянулся настолько, что Гера, переминаясь с ноги на ногу, мысленно предположил, что парень либо медленно читает, либо официальным государственным заведениям известно о Германе Кленовском чересчур много.

Наконец лоток вернулся из-под пуленепробиваемого стекла, и в нем лежали паспорт и магнитная карточка с напечатанными инициалами Геры. Держа перед собой и паспорт, и карточку, словно это были какие-нибудь регалии, наподобие державы и скипетра, Гера обогнул Спасскую башню и попал в помещение, для которого не подходило никакое другое название, кроме как «караулка». В «караулке» Герин паспорт еще раз подвергли тщательной проверке двое офицеров с боксерскими перебитыми носами. Его карточку вновь запихнули в прорезь железного ящика. После этого на укрепленном в углу мониторе появились Герины фамилия, имя и отчество. Один из перебитых носов еще раз сверил надпись на мониторе с именем в паспорте и вернул его и карточку Гере со словами:

— Проходите. Знаете куда?

Гера, который к тому времени несколько оробел при виде всех этих суровых «барбосов» (именно так он всегда называл любого охранника — «барбос»), пискнул:

— В девятый подъезд.