Патриот. Жестокий роман о национальной идее

— У нас тоже такие любят, — заметил Гера, — в свое время даже мания была коллективная: народ доставал всеми правдами и неправдами различные пропуска, все равно куда, главное, чтобы был нарисован трехцветный флаг, и клал их под стекло, страшно при этом гордясь и норовя каждый раз нарушить правила дорожного движения. Потом это как-то заглохло, но некоторые все еще никак не могут отвыкнуть и все равно продолжают возить эту ерунду, катаясь при этом по правилам. Зачем? Непонятно. Гордыня, наверное. Желание вылезти из стада, выделиться.

— Конечно. Люди всегда чем-то хвалятся: длиной члена, автомобиля, толщиной бумажника, правом парковать машину там, где никто не может, — все это порождает зависть, и она движет человечество вперед так же, как когда-то двигало любопытство.

Гера, соглашаясь, кивнул, подумав, что в таком случае зависть — это самое созидательное и нужное чувство на земле.

— А вы не завистливы, Слава?

— Нет, Герман. Я так же, как и вы, из породы людей, у которых есть этакая вот картонка, так чего ради мне завидовать?

— Ха-ха-ха, меня подкупает ваш цинизм.

— Не путайте жизненную позицию с цинизмом. Вот завтра начиная с утра вас довольно цинично будут расспрашивать в моем учреждении. Приготовьтесь услышать самые неожиданные вопросы.

— О длине члена?

— Хм… Такого, кажется, еще не было, но всякое может статься. С вами будут работать профессиональные психологи, а они мастера на выдумки подобного рода. Главное — убедить их в том, что вы настоящий патриот другой России, той, о которой вы написали в письме. Я знаю, что в Российском департаменте ЦРУ сейчас в воздухе витает масса идей о том, как бы половчее сковырнуть нынешний режим. К воплощению одной из них вас, надо полагать, и подключат. Вы не Украина — это прекрасно понимают в Америке, и в России никто не пойдет вслед за бабенкой с дурацкими косами и репутацией мегаворовки.

— Тут вы правы совершенно, и знаете, почему никто не пойдет? Да потому, что до этого ходили за сюсюкающим мальчишем-плохишем, который призывал всех идти защищать телецентр, а сам в это время, как персонаж сказки, написанной его дедушкой, сидел в кресле, имея рядом банку варенья, корзину печенья, жрал и радовался. У него, кстати, растет достойная смена. Емцов, просравший выборы, теперь называет дочь этого негодяя «новым поколением демократов». Моя подруга, — Герман внутренне содрогнулся оттого, что назвал Киру «моя подруга», — которая работает в моей же организации, чуть не спилась, таскаясь с этой демократической дочкой по кабакам и поднимая тосты за свободную Россию. Так что сучка талантлива и, видимо, далеко пойдет, если прежде не посинеет.

— Используйте ее как один из примеров новой волны реформаторов, недовольных и готовых идти до конца в стремлении свергнуть режим.

— Разумеется, использую. Понимаете, Слава, ведь в моей стране сейчас черт знает что может начаться. Судите сами: если Штаты недовольны тем, что происходит сейчас в России, если моим письмом так быстро заинтересовались, то выходит, что Россия идет неким правильным путем, так как идти параллельно Штатам значит согласиться с ролью ведомого, а не ведущего, а это, черт возьми, несправедливо. Но отчего-то мне все время кажется, что и этот путь неправилен. Что в конце его обязательно будет стоять знак «въезд только по красным картонкам», а картонок этих ни у кого не окажется или их будет очень и очень мало. Задние начнут напирать на тех, кто упрется в запрещающий знак, сделается давка, и вот вам новая гражданская война, из которой снова выйдет какой-нибудь старик с татарским прищуром и начнет пытаться кухарку пристроить управлять государством, а при закрытых дверях опять раздаст те же самые картонки отнюдь не кухаркам, и в результате все в проигрыше, кроме кучки негодяев. Видите ли, те, которых сейчас представляет Емцов, эта бухающая девка, шахматист и обиженный за то, что лишился дачи в Серебряном Бору, чинуша, при всей своей маргинальности имеют в руке козырного туза, потрясая которым орут, что в стране, дескать, опять один «Хозяин» и за ним одна партия, которая его будет избирать хозяином столько, сколько сочтет нужным, и с этим трудно спорить, потому что так оно и есть!

Пронин заложил руки назад, сцепил их в замок и задрал голову. Поглядел на безоблачное темнеющее небо и ответил:

— По-вашему, выходит, что не правы ни те, ни другие?

— Увы. Я считаю, они пересидели сами себя. Нужно что-то новое, впрочем, черт его знает. Дальше я как-то не думал…

— Зато я думал, — отчего-то посуровев, возразил Слава. — Всегда нужно, чтобы за власть боролись двое равных, конкурируя между собой. А конкурентным преимуществом у каждого может быть только настоящая народная поддержка: кто-то сел в лужу, народ кричит «ату его!» и голосует за противника, потом и противник садится тем же местом туда же, и все повторяется, но на коне уже его конкурент.

Гера рассмеялся и фамильярно похлопал Пронина по плечу, отчего у Славика еле заметно дернулся нерв на скуле.

— Намекаете на ваших республиканцев и демократов?