Со всех сторон к Исаву потянулись жадные руки. Пытаясь ухватить свою жертву за рукава, плечи, волосы — словом, за что угодно, — люди высоко подпрыгивали. Исав попробовал пришпорить коня. Тщетно. Следующее, что он помнил — его стащили с седла и швырнули лицом о землю. Молодому человеку казалось, что по нему, вбивая в землю, молотили сотни кулаков. Щека Исава расплющилась о ледяные камни мостовой. Потом ему заломили руки за спину и крепко скрутили их грубой веревкой. Ноги тоже связали. Затем несчастного, как куль с мукой, подняли и бросили в телегу, с громом выскочившую с боковой улочки. Держа в руках факелы, мужчины плотно окружили Исава и с пьяным гиканьем поволокли его, будто циркового медведя, к пакгаузу.
— Требую порядка на собрании Комитета безопасности!
Допросчик со шрамом от души колотил по стулу (тот, как и толстяк, был исполосован); в руках вместо молотка коротышка держал старый кожаный башмак. Стук башмака эхом отдавался под стропилами пакгауза. Мужчины всех габаритов и мастей сгрудились вокруг толстяка; кто-то из них прислонился к подпиравшим балкон столбам, кто-то притулился на сваленных в кучу ящиках и мешках с зерном. Факелы освещали только центральную часть помещения — углы тонули во мраке. В воздухе стоял густой едкий запах, он пропитал все пространство и перебивал даже, казалось бы, ничем неискоренимый ромовый дух.
Новоявленный председатель самостийного суда швырнул потрепанную треуголку на край стола. После того как удар башмака оборвал разговоры, толстяк запустил свою короткопалую руку в шевелюру, похожую на дикое поле. Затем той же рукой вытер нос и подтянул штаны.
Исав стоял в нескольких футах от стола, все еще спеленатый по рукам и ногам. Нетвердо. Пошатываясь. Из-за туго связанных ног молодому человеку приходилось беспрестанно прилагать усилия к тому, чтобы не упасть. Если он чуть рассеет внимание или сделает резкое движение — свалится, а это, учитывая настроение публики, явно не в его интересах.
— Поступим проще, — сказал коротышка. — Предай анафеме губернатора, парламент и короля, и мы зачислим тебя в ряды патриотов, а потом отпустим. Ну а в случае отказа облачим в новые одеяния, которые ты сможешь носить с гордостью, — уж в них-то ты будешь неотразим для всех цыпочек Бостона.
Так вот что они готовили ему. Деготь и перья. Молодой человек узнал этот разъедающий ноздри запах. Деготь.
Исав огляделся — осторожно, сохраняя равновесие; не спеша, он рассматривал лица, одно за другим, ища на них хотя бы проблеск сочувствия; а еще он наделся увидеть какого-нибудь знакомца, к которому мог бы обратиться с призывом о помощи. Но глаза, смотрящие на него, были холодны и враждебны. Большинство собравшихся, как и давешние «красные мундиры», судя по всему, искали повода для расправы. Остальных он вообще не видел. Они стояли в тени. Исав различал только их силуэты. И среди этих силуэтов выделялась черная, в капюшоне фигура палача.
— Причинив мне вред, вы поступите несправедливо, — громко заговорил Исав. — Потому как я патриот!
Рот крепыша открылся от удивления. До чего же это комическое зрелище — пустое выражение лица. Допросчик явно не знал, что делать дальше. Глазки мужчины забегали, и было заметно, как в них мало-помалу начала формироваться мысль: того ли человека я схватил? Обежав задержанного, взгляд крепыша скользнул в темноту. Исав был прав. Пустоголовый председатель чья-то марионетка. Молодой человек напрягся. Ему хотелось увидеть кукловода. Но, как он ни старался, следуя за взглядом председателя, никого не высмотрел.
— Смотри на меня и объясни! — прикрикнул толстяк. — Ты не патриот!
— Но я-то и есть патриот, — откликнулся Исав. — И большего патриота вы не встретите. Как только вы осознаете, какими необъятными богатствами и какой мощью обладает та нация, которой я служу, вы затрепещете от несообразной дерзости ваших ничтожных умишек. Уже нынешним летом каждый житель Бостона будет думать так же! Я сочувствую нищете и страданиям своих сограждан. Но — увы! Они должны благодарить за это собственную глупость.
Толстяк моргнул зрячим глазом раз, другой. На его изуродованном лице застыло недоуменное выражение — судя по всему, он безуспешно пытался осмыслить сказанное. И это выражение утвердило Исава в его позиции. Молодой человек больше не тревожился из-за того, что эти немытые, нечесаные, насквозь пропитанные ромом бедолаги могли с ним сотворить. Он не позволит себя запугать.
— Скажу проще, — повторил Исав слова, которыми толстяк открывал собрание. И, вглядываясь в лица людей, сидевших на мешках с зерном, прислонившихся к столбам, взгромоздившихся на ящики, выкрикнул: — Я патриот Англии! Пусть будут прокляты предатели короны! Господи, храни короля нашего великого Георга!