Патруль джиннов на Фиолетовой ветке

– Я могу найти сотню человек на твое место, like-that-like-that, – хайфай-мадам в телефоне Ма кричит так громко, что мы все ее слышим. Мадам перешла на английский, Ма говорит, что она так делает, когда ее гнев очень горячий.

На крыше туалета рычат обезьяны. Амми Фаиза хватается за плечо Фарзаны-Баджи, словно ее ноги онемели и она сейчас упадет в обморок.

– Амми, Амми, – кричит Фарзана-Баджи, ее глаза округляются от паники, свободные складки абайи тянутся и крутятся вместе с ней от каждого движения.

– Я помню, что должна вам денег, – говорит Ма своей хайфай-мадам. – Вы были очень добры, что не вычли их из моей месячной зарплаты.

Мужчины в закрывающих лица шарфах бросаются к Фаизу и его братьям. Лязгают и бьются кружки и ведра. Фаиз кричит и закрывает глаза и уши руками.

– Мадху, чало, пошли отсюда, – говорит мама Пари.

Телефон Ма продолжает извергать гнев хайфай-мадам. Пари бежит к Фаизу, а Ваджид-Бхай бьет мужчину, который его подначивал. Вспыхивает драка, Фаиз цепляется за Пари. Кто-то кричит, что растопчет каждого мусульманина как таракана. Амми Фаиза с Фарзаной-Баджи устремляются к Ваджид-Бхаю и Фаизу.

– Они дети, – говорит амми Фаиза разгневанным мужчинам. – Оставьте их в покое.

– Прекратите, – всхлипывает мама Пари. – Нашей басти не нужны погромы.

Умные люди пользуются суматохой, чтобы пролезть вперед и попасть в туалет бесплатно. Смотритель гонится за ними. Женщина позади нас улыбается, ее лицо сияет, как будто у нее получилось как следует покакать после долгих мучений. Фаиз и его амми, его братья и сестра уходят из туалетного комплекса, Пари держит Фаиза за руку, а ее мама кричит:

– Пари, подожди, подожди.

– Если год начинается вот так, представьте, как он закончится, – говорит кто-то.

Я и забыл, что сегодня Новый год.

После звонка хайфай-мадам Ма решает, что ей нужно на работу.

– Твое любимое телевидение, которое ты вечно смотришь, – говорит она мне, – оно не бесплатное.

Она боится своей хайфай-мадам, но не может в этом признаться, поэтому пытается заставить меня чувствовать себя виноватым.

После того как она уходит, Руну-Диди начинает стирку. Я помогаю ей, указывая на грязные пятна, которые она пропускает.

– Так, ну все, – говорит она, обливая меня мыльной водой.

Диди вешает выстиранную одежду сушиться, а все остальные дела по дому игнорирует, чтобы посплетничать со своими подружками из басти. У нее нет тренировки, потому что сегодня Новый год, и даже ее строгий тренер ослабил ежовые рукавицы, в которых держит своих спортсменов.

Я подсчитываю, сколько еще воскресений мне нужно отработать, чтобы скопить 200 рупий, которые я взял из тюбика Ма из-под «Парашюта»:

♦ Я отпахал в чайной семь воскресений;

♦ Дуттарам заплатил мне половину того, что обещал, за пять воскресений, и всего дважды – полную зарплату в сорок рупий;

♦ когда же я достигну своей цели?

Это сложный расчет, он похож на настоящую математическую задачу. Я складываю, и умножаю, и вычитаю, и, наконец, получаю ответ. Даже если Дуттарам заплатит мне всего двадцать рупий, в следующее воскресенье у меня наберется 200 рупий.

Я слышу злой шум и поднимаю глаза. В переулке индуска с синдуром на лбу трясет мятым половником перед продавцом-мусульманином в тюбетейке.

– Ты за что принимаешь мой дом? За парковку? – кричит она. Он торопится подальше от ее двери со своей тележкой, яркой и красивой от апельсинов.

– Детоубийца, – кричит какой-то мальчишка, когда тележка с апельсинами скрипит мимо него по улице.

Руну-Диди жестами показывает, что я должен вернуться в дом.

– Вот-вот случится что-то ужасное, я это чувствую, – говорит она.

Она не выглядит напуганной; она никогда так не выглядит. Вот и сейчас она говорит спокойно, как будто просто предупреждает, что может пойти дождь и мне нужно взять зонтик.

Мне не хочется собирать сведения про пропавших мусульманских детей. Я могу выяснить про них все, но все равно их не найду. Я просто это знаю.

Я притворяюсь, что делаю уроки, думаю про Пари и Фаиза, размышляю, пошла ли амми Фаиза в полицейский участок с просьбой освободить Тарик-Бхая. Потом приходит время перекусить. Диди разрешает мне посмотреть дневное телевидение. Потом я играю в крикет с несколькими соседскими ребятами постарше на нашей улице. Немножко дремлю – и вот уже вечер, и Папа с Ма возвращаются домой. Мы с Папой смотрим игру твенти-твенти в крикет, которые Папа любит гораздо больше однодневных и тестовых, потому что они короткие.

Сегодняшний день такой, каким был каждый из дней до исчезновения Бахадура и всех остальных, когда я не был детективом или боем в чайной. Это хороший день, самый лучший. Быть детективом слишком сложно. Может, я все-таки не хочу им быть. Может, Джасусу Джаю удастся уйти на покой без травм, окей-тата-пока. Я не знаю, кем стану, когда вырасту. Порой, когда Ма видит мои оценки, она говорит, что Пари будет работать в администрации окружным инспектором или кем-то вроде того, а я стану ее слугой.