Патрульные Апокалипсиса

В лифте к ним присоединились пятеро мужчин и две женщины, все истерично говорили по-французски. Лэтем вглядывался в их лица: поджатые губы, прищур, выпученные глаза, повышенный тон, напряженные мышцы шеи – ни дать ни взять мультипликационный монтаж визжащих животных, пытающихся перекричать друг друга. Дру автоматически потянулся через чье-то плечо к панели и нажал кнопку этажа, припоминая, что раньше нажимал ее по указанию Моро. На двух остановках их попутчики вышли, и они с лейтенантом поднялись на верхний этаж.

– О чем они говорили? – спросил Дру. – Я уловил, но не все.

– Не понимают, что вообще творится, но если хотите знать главное, беспокоятся из-за своих рабочих мест.

– Естественно, когда такое происходит, все под подозрением, и тогда приходят лесорубы.

– Вы имеете в виду, что с водой выплескивают младенцев?

– Именно это я и хотел сказать.

Лифт остановился, дверь открылась, и они вышли в фойе службы секретных операций. Лэтем подошел к секретарше средних лет и сказал:

– Je m’appelle Dreu…[162]

– Я вас знаю, сэр, – мило ответила женщина по-английски. – Вы несколько дней назад приходили к Monsieur le Directeur. Мы до сих пор в шоке.

– Я тоже. Он был моим другом.

– Я сообщу новому директору, что вы здесь. Он только что вернулся из Бовэ…

– Лучше не надо, – прервал ее Лэтем.

– Простите?

– Принимая в расчет случившееся, готов предположить, что он очень занят, не хочу ему мешать. Я здесь не по делу, просто кое-что оставил в машине Второго бюро. Агент Франсуа тут? Он, кажется, вез директора из Бовэ?

– Да. Позвонить ему?

– Не беспокойтесь. Он, вероятно, позвонит Жаку… простите, вашему новому директору… а я действительно не хочу его отрывать от дел. Из-за каких-то ботинок.

– Ботинок?..

– Французских, понимаете? Отличные, весьма дорогие, но денег этих стоят.

– Naturellement.[163]

Секретарша нажала кнопку на своем столе – на двери справа загудел и щелкнул, открываясь, замок.

– Его кабинет по коридору третий слева.

– Спасибо. Извините, это мой коллега, майор Энтони, спецназ армии США.

Лейтенант удивленно взглянул на Дру, а тот продолжал:

– Он останется здесь, если не возражаете. Он отлично говорит по-французски… и, возможно, на урду, – лично я этому не удивлюсь.

– Bonjour, madame. Mon plaisir.[164]

– Je vous en prie, Major.[165]

Дру вышел в узкий серый коридор, быстро дойдя до третьей двери слева, постучал и тут же распахнул дверь, застав врасплох Франсуа, который спал, опустив голову на стол. Разбуженный неожиданным визитером, он резко поднял голову и откинулся на спинку стула.

– Qest-ce que се passe?[166]

– Привет, Колеса, – сказал Лэтем, закрывая дверь. – Задремал? Завидую, я сам чертовски устал.

– Мсье Лэтем, что вы тут делаете?

– Я так думаю, вы, возможно, знаете, Франсуа.

– Mon Dieu, что знаю?

– Вы были близки с Клодом Моро, так ведь? Он знал вашу жену, ее имя Ивонн… двух ваших дочерей.

– Oui, но не слишком близко, мсье. Мы все друг друга знаем, и семьи наши тоже знакомы, но держимся на расстоянии.

– И с Жаком Бержероном, главным помощником Моро, вы тоже крепко связаны.

– Крепко связан?

– Вы и Жак, Жак и вы, главный шофер и главный помощник, всегда вместе с боссом, отважное трио, спаянное годами совместной работы. Настоящие «мушкетеры». Так обычно, так привычно, так приемлемо, потому что видишь их вместе каждый день.

– Вы говорите загадками, мсье.

– Да, черт возьми. Потому что эта загадка, загадка, замешанная на самой простоте. Кто бы усомнился, увидев вас втроем или двоих выживших, пребывающих в глубокой печали? Пару часов назад, когда я звонил сюда, чтоб сообщить Жаку, где мы, угадайте, кто ответил?

– Тут и гадать нечего. Вы разговаривали со мной, мсье Лэтем.

– Так, значит, все карабкаются вверх?

– Понятия не имею, о чем вы говорите! – сказал Франсуа, наклоняясь и залезая правой рукой в ящик стола. Он его резко открыл, но Дру, бросившись вперед, захлопнул ящик с такой силой, что водитель заорал от боли в запястье, а кулак Лэтема прервал этот крик, обрушившись на лицо шофера. Француз вместе со стулом рухнул на пол. Дру тут же оказался над ним, схватив за горло, поднял его и бросил об стену. Пистолет из ящика был теперь у него.

– Мы сейчас поговорим, Колеса, и пусть лучше разговор этот кое-что прояснит – или прощайся с жизнью.

– У меня семья, мсье, жена, дети! Как вы можете?

– А ты хоть знаешь, сколько семей – отцов, матерей, детей и внуков – сгубили в проклятых лагерях, заставили войти обнаженными в бетонные блоки, на выходе из которых они уже были трупами, а, сукин ты сын?!

– Меня тогда не было на свете!

– А ты никогда не слышал об этом? Тысячи из них были французами, их согнали и отправили на смерть! Тебя это никогда не волновало?

– Вы не понимаете, мсье. У них есть способы заставить сотрудничать.

– Например? И если соврешь, мне даже пистолет твой не понадобится – я просто разорву артерии у тебя на шее, и все, конец. Я – как тот оператор радара в Бовэ, когда смотрит на экран, – определяю по глазам. Надеюсь, не ошибаюсь… Жак Бержерон – нацист, правильно?

– Да… Как же вы догадались?