– Как насчет времени приземления? Можете дать цифру?
– Ветры переменчивы, так что только приблизительно. От четырех до шести минут.
–
– Если они там, мы их собьем к чертовой матери, – сказал сын генерала, хватаясь за красный телефон.
– Вы с ума
– Да, конечно. Понятно, мсье. Оба у меня на одной линии.
Следующие несколько минут походили на ожидание массового убийства, и все присутствующие относились к числу потенциальных жертв. Все глаза были прикованы к экрану, когда вдруг скелетообразные изображения разлетелись в разных направлениях, резко влево и вправо, в сторону от цели – резервуара Бовэ.
– Проверьте Лондон, – сказал Дру. – Проверьте Вашингтон.
– Они на линии, – ответил майор. – Там происходит в точности то же, что и у нас. Планеры сдули от резервуаров и вынуждают сесть в безлюдных местах.
– У них все было рассчитано на компьютере до минуты, – сказал, тяжело дыша, побледневший Лэтем. – Слава высокой технологии, она разогревает сандвич из солонины в микроволновой печи и растворяет пластиковые контейнеры. Теперь, возможно, мы действительно выиграли, но лишь битву, а не войну.
–
– Мы еще не закончили, Карин. Гарри убили внутри системы, Моро тоже. Каждого из них предали. Меня тоже, но мне повезло. У кого-то есть телескоп, через который видно ядро наших операций. И этот кто-то знает о нацистском движении и о наследии сумасшедшего генерала в долине Луары больше, чем все мы, вместе взятые. Странно, мне кажется, я вдруг понял, кто это.
Глава 41
– Остановимся в том же отеле, – сказал Дру, когда все они попрощались с французскими коллегами на станции Бовэ и направились к древнему лифту. – А вы, друзья мои, – продолжил он, обращаясь к капитану Диецу и лейтенанту Энтони, – можете загулять в Париже, все затраты будут покрыты.
– На какие деньги? – спросил капитан. – У нас, наверно, не больше двухсот франков на двоих, а кредитные карточки, помимо всех остальных документов, в Брюсселе.
– Через четыре часа благодарное правительство Франции выдаст вам звонкой монетой, скажем, тысяч по пятьдесят франков каждому. Как, хватит для начала? Потом, естественно, дадут еще.
– Вы спятили, – сказал Энтони.
– Нет, я от злости с ума схожу.
– Мсье, мсье Лэт'aм! – воскликнул один из многочисленных военных помощников, выбегая из офиса станции в темный каменный коридор. – Вас к t'el'efhone. Срочно, мсье!
– Ждите здесь, – сказал Дру. – Если это тот, кто я думаю, разговор будет учтивым, но коротким.
Лэтем вернулся с помощником и подошел к телефону у двери.
– Это Лэтем.
Грубоватый голос в трубке принадлежал не тому, кого он ожидал услышать.
– Молодец, хлопчик! – почти что кричал из Лондона полковник Витковски. – Гарри бы гордился тобой.
– Второй раз уже это слышу – перебор, Стэнли, но спасибо. Это заслуга всей команды, как в хоккее.
– Да что ты мне заливаешь?
– Не заливаю, Стош. И началось все с Гарри, когда он сказал этому трибуналу в Лондоне: «Я привез информацию, ваше дело ее оценить». А мы ее неправильно оценили.
– Ладно, это не телефонный разговор.
– Неплохая идея. Там была ниточка, а мы за нее не уцепились.
– Потом обсудим, – прервал его Витковски. – Что ты думаешь о Бонне?
– Что ты имеешь в виду? Что Бонн?
– Тебе не сказали?
– О чем не сказали?
– Да весь чертов бундестаг в огне! Туда согнали больше ста пожарных машин, пожар тушат. Разве Моро не звонил?
– Моро мертв, Стэнли.
–
– Убит на своей собственной охраняемой подземной стоянке.
– Боже мой, я
– Откуда? Вы же в Лондоне и засекречены, надо думать.
– Когда это случилось?
– Несколько часов назад.
– И все же Второе бюро – твое запасное начальство. Тебе должны были сообщить о Бонне.
– Надо думать, кто-то забыл. Ночь была сумасшедшая.
–
– А что ты хочешь после такой ночи… Ты спросил, что я думаю о пожаре в бундестаге, так я скажу. Этот сукин сын Ягер писал мемуары. Мне надо идти, Стош, мне надо кое с кем увидеться, пока пожар не потушили. Поговорим в Париже.