— Да, обаяния у меня не отнять, и это то, чем герр Гитлер не обладал. Он был человеком маленького роста, с вечно недовольным выражением лица и носил ботинки на толстой подошве. Моя внешность большое подспорье, но я демонстрирую потрясающую скромность и делаю вид, что создан изо льда, когда женщины заостряют на ней внимание. Физическое тщеславие не идет лидеру нации.
— Другим не все равно. Я полагаю, они благоговеют перед твоей внешностью. Я, например, и тогда... и сейчас.
— Когда вы заподозрили, что Гюнтер Ягер — это новый лидер неонацистов?
— Когда на допросе раскололся один из зонненкиндов. Не без помощи наркотиков, я подозреваю.
— Этого не может быть! Я никогда никому из них не открывался.
— Очевидно, все-таки ты это сделал, вольно или невольно. Ты говорил с людьми, устраивал встречи, выступал с речами...
— Только перед теми, кто в бундестаге! Все остальные записывались на пленку.
— Значит, кто-то тебя продал... Фредди. Я что-то слышала о католическом священнике, который пошел исповедоваться и оставил все на совести своего духовника.
— Боже мой, этот дряхлый идиот Пальтц. Сколько раз я говорил, его надо исключить, так нет, Траупман утверждал, что того поддерживает рабочий класс. Я прикажу его расстрелять.
Карин задышала спокойнее. Она затронула ту тему, которая была так необходима. Имя Пальтца всплыло у нее из списка опознанных на пленке людей. Монсеньера Пальтца открыто ненавидели католические власти в Германии, это выяснилось в телефонном разговоре с боннским епископом. Тот высказался весьма откровенно: «Это заблудший фанатик, которого надо отправить на пенсию. Так я и Риму сказал». Карин подождала, пока успокоится ненужный ей теперь муж.
— Фредди, — спокойно, сдерживаясь, начала она. — Этот Пальтц или как его там, этот священник проболтался, будто с Лондоном, Парижем и Вашингтоном случится нечто ужасное. Такая крупная катастрофа, которая унесет сотни тысяч жизней... Это правда... Фредди?
Молчание фюрера в контрасте со стуком дождя наэлектризовывало атмосферу. Наконец Гюнтер Ягер заговорил. Его голос звучал напряженно, глухо, как готовые оборваться струны виолончели.
— Так вот зачем ты пришла, шлюха. Они послали тебя разузнать, а вдруг, что совершенно невероятно, я раскрою тебе суть нашей ударной волны.
— Я сама пришла. Они не знают, что я здесь.
— Возможно, врать ты никогда не умела. Однако ирония приятна. Я и раньше говорил, нас ничто не остановит, так оно и есть. Видишь ли, как все великие вожди, я наделяю ответственностью других, и более всего в тех областях, где мне не хватает знаний. Мне обрисовывают план или стратегию, особенно конечные результаты, но не технический аспект, не сообщают даже имен тех, кто их отрабатывает.
— Мы знаем, это касается воды трех городов, резервуаров, водопроводных станций или как они там называются.
— Правда? Уверен, монсеньор Пальтц знает все технические детали. Спросите его.
— Это не сработает, Фредерик! Отмени операцию. Ведь всех поймают. Там сотни солдат, готовых стрелять во всех и во все, что приблизится к воде. Их захватят, и они тебя выдадут.
— Выдадут? — спокойно спросил Ягер. — Кто? Дряхлый старик, который даже не знает, какой сейчас год, не говоря уже о месяце или дне недели? Не смеши меня.
—
— "Водяную молнию"? Боже мой, ты говоришь правду, я чувствую по голосу, по глазам.
Гюнтер Ягер поднялся с молельного стула, тело и лицо его были как у Зигфрида в свете рампы.
— Все равно, шлюшка, это ничего не меняет, ибо ударную волну никому не остановить. Меньше чем через час я буду на пути в страну, которая аплодирует моей работе,
— Тебе не выбраться!
— Как ты наивна, женушка, — усмехнулся Ягер, подходя к центру алтаря и нажимая на кнопку под золотым распятием. И тут же, от одного лишь прикосновения в полу открылся квадратный люк, внизу плескалась речная вода.
— Там, внизу, двухместная подводная лодка, предоставленная заводом, директор которого с нами заодно. Она доставит меня в Кенигзвинор, где ждет самолет. Остальное — обновленная история.
— А я?
— Ты хоть представляешь, как давно у меня не было женщины? — тихо сказал Ягер под светом над алтарем. — Сколько лет я носил мантию и следовал строгой монашеской дисциплине, сделав вывод, что те, кто поддается плотским искушениям, легче идут на сделку, их легче подкупить.
— Уволь, Фредерик, мне твои настроения не интересны.
— А ты бы поинтересовалась,