Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Мы молчали минут пять. Дым внутри черепной коробки, словно заволок балкон, улицу, район и весь город. Острый аромат бил в ноздри, я морщился, пытаясь понять, как может так шманить от трёх колпаков, пока до меня не дошло, что на одной из лесных полянок кто-то разжёг костёр. Я погружался в этот запах и пытался разобрать свои ощущения на составляющие, разделить запахи и звуки, накатывающие воспоминания, убегающие мысли. Пытался справиться с чувством голода, ставшим особенно мучительным, когда из леса повеяло шашлыком.

Солнце стояло высоко в зените. Было субботнее «утро». Мы никак не могли отойти от водного и молча пялились в окно на лес. Балкон будто плавал между небом и гущей деревьев. Зелень уже потемнела, покрылась слоем пыли, устало повисла и сильно отличалась от той, которой она была в мае. Она отбрасывала на землю такую тёмную тень, что всё в ней, казалось, было поглощено ночью, и из этой лесной ночи, где-то внизу, вдруг вынырнул чей-то пошатывающийся силуэт.

– О, так это Глеб! – резко встрепенулся Саня. – Э-э-эй, Су-ухарь!

Глеб шёл как всегда: пошатываясь, держа в руках бутылку или жестянку пива (на этот раз бутылку). Услышав своё имя, он встал, пошатываясь, словно осинка на ветру, поднял глаза и долго пытался понять, с какого балкона ему кричат, хотя три наши высунутые головы трудно было не заметить. Мы начали кидать в него всяким хламом, валявшимся на балконе у Дэна, дико угорая и приглашая его к нам, как вдруг послышался дверной звонок, Грач пошёл открывать, оказалось, что это Вано, приехавший на район. Он хапанул и осел рядом с нами, через минуту поднялся и Глеб.

– А поехали купаться? – завёлся Грач.

– Да ну-у-у, Дэн, чёт вообще неохота! – начал отмазываться Ваня.

– Да ладно! Давайте! Чё, жара, купим пиваса, соберём всех наших. Девок позовём.

– Да у меня даже плавок нет.

– Ну я тебе свои дам.

– Грач, ты меня меньше в два раза, – Вано похлопал себя по пузцу, которое появилось у него с зимы.

– Ну я дам, Вань, а чё, поехали, реально? – поддержал я.

Через полтора часа мы мчали в «собаке», взяв с собой для пущего веселья Бухаря, вызвонив наших девчонок, захватив ящик пива, перекинув полотенца через шеи, шлёпая по раскалённому асфальту и серым пыльным тропинкам дешёвыми резиновыми шлёпками.

* * *

Июль разгорелся во всю силу, лето обещало быть прекрасным. После поездки к Димасу Ася изредка появлялась в компании, приходила почти всегда с Ваней, вынуждая нас переглядываться и недвусмысленно шутить над ними. Она рассказывала, что Марго нашла какого-то мужика намного старше неё, что у них вроде как всё хорошо, но спустя девять месяцев пошёл разлад, скандалы, ссоры, драки.

Он подарил ей инфинити, нюхал кокс и периодически выгонял из своей квартиры на Садовом. Она приезжала в отчий дом (отец по-прежнему водил женщин и по-прежнему был одинок) в свою девичью комнату, которую тихо ненавидела: письменный стол с полками под потолок, заваленными глянцевыми журналами, школьными и университетскими учебниками, старыми фотками, открытками, цветной бумагой. Маленькая односпальная кровать. Зеркало, на раму которого приклеены фотографии с подругами, метровая стопка журналов под ним. Шкаф, трещавший от одежды. Подоконник с высохшими цветами покрытыми пылью. Эта комната всегда ждала её, и Марго возвращалась. Ненадолго, в ожидании очередных охапок цветов и дорогой ювелирки. И возвращаясь в комнату, Марго всегда возвращалась в тусу.

Каждый раз, когда её стройный силуэт появлялся на горизонте, Рыжий сразу же куда-то сливался. Потом Марго мирилась со своим мужиком, снова пропадала, а Рыжий ещё долго не появлялся. Чувствовалось, что из раза в раз он всё больше отдаляется от компании. Он ничего не говорил, потому что вообще никогда не говорил о том, что у него на душе, пряча всё за гримасами и шуточками, но в его поведении чувствовалась обида, которую он сам, возможно, признавать не хотел, но справиться с которой не мог.

Будто мы делали выбор между ним и Ритой в пользу последней. Но мы не выбирали между ними. Мы рады были видеть Асю (а появление Марго на районе всегда гарантировало появление Аси) и ловили себя на мысли, что чем дальше, тем сложнее было общаться с Рыжим, который почти всегда был нанюхан. Привычным стало видеть его широченные зрачки и слушать скрип елозящих челюстей. Фен стал для него чем-то вроде травы для нас: по речи, жестам, мимике уже и не скажешь особо, что он наюзан, но постоянное присутствие этого наркотика в крови меняло его изнутри. Жизнь его вертелась теперь вокруг совсем иной оси, нежели наша, и как не могли мы общаться с теми, кто не курит, он не мог общаться с теми, кто не нюхает.

– Бл*, Лёх, ну зачем ты так? – в сердцах спросил однажды Саня.

– Как так?