Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях

Пацаны равнодушно пожали плечами, мы попрощались (Ася – поцелуем в щёку, я –размашистым рукопожатием) и свернули с освещённого автомобильного проезда в густую темень одного из дворов. Рука и бутылка пива обменялись температурами: пиво стало тёплым, рука холодной и влажной. Плюшки располагали расслабиться, но волнение оказалось сильнее. Хорошо, что Ася тоже покурила. Она как раз-таки была расслаблена и медлительна: шла неторопливо, не задавала вопросов, когда мы вместе двинулись в её сторону, улыбалась.

Озябнув от первой за долгое время ночной прохлады и холодного пива, она обхватила локти в попытке согреться. Ночь была действительно зябкая. Роса выудила ароматную душу шиповника, белого цветения крапивы и прочих сорняков, росших по обочинам. В воздухе и правда стоял потрясающий запах. Я стащил толстовку с плеч и накинул ей на спину. «Спаси-и-ибо», – тихо протянула она, вытягивая копну своих пышных волос из-под ворота накинутой толстовки и откидывая её назад лёгким движением кисти. Маленькая серёжка блеснула золотом под светом фонаря. Этот же свет бесстыдно выставил напоказ бороздку нежнейшего пушка от виска к тому самому месту, где надламывается линия подбородка. «Отчего я всё замечаю? Гашиш или любовь? Кажется, я пялюсь как дебил!» Чёртовы детали стреляли прямо в сердце.

– Ну всё, мы пришли… Спасибо… – она нарочито медленно (или мне казалось, что всё тянется как в замедленной съёмке) стянула толстовку с плеч и протянула мне. Я изо всех сил старался не акцентировать внимание на мелочах, под гашишем становящихся очевидными. Мои собственные движения казались мне предательски неуклюжими, нервозными.

– Не за что… – когда она протянула злополучную кофту, я коснулся пальцами тыльной стороны её ладошки, стараясь распознать реакцию.

Мы стояли близко друг к другу, на расстоянии согнутой руки. «Сейчас или никогда».,. Я преодолел этот путь в сотню тысяч миль до её губ и замер, когда между нашими лицами поместился бы разве что электрон пробежавшего по всему двору тока.

– Эй, мы так не договаривались! – она резко отвернула от меня свой носик.

Неловкий смешок. Её правая рука метнулась к левому локтю и обхватила его. Плечи едва дрогнули.

– Ты всего лишь дал мне толстовку!

Ещё один смешок. Взгляд в землю.

– Эм. Прости… – только и смог вымолвить я.

– Прощаю! – она дёрнулась ко мне и шепнула в ухо: «пока» совсем иным голосом, лишённым былого испуга, вновь обредшим свойскую уверенность. И чмокнула не то в мочку уха, не то куда-то под ней, в шею. Ветерок пробежал по влажному следу поцелуя и унёс потерянный шанс в ночь, где кто-то воспользуется им куда более удачно, чем я.

Последний кадр этого чёртового замедленного кино на всю оставшуюся ночь засел в моей голове: мгновенная вспышка огненных волос, исчезающая за большой металлической дверью. Дверь закрылась, но стук раздался лишь через несколько секунд. Завершающий аккорд в мелодии моего позора.

«Идиот! Дол***б!» – мне хотелось с разбегу долбануться своей тупой головой о закрывшуюся дверь, так ужасно всё получилось!

Я как последний олух стоял в белом свете фонаря. В руках толстовка. В мыслях буря: «Бл**ские лампы раньше хотя бы были жёлтыми. Нах*р они вкрутили эти лампы?! От них ещё холодней!» Гашиш и пиво разом отпустили, и я со всей полнотой ощутил, как прохладна ночь. Заметил вонь, исходившую от мусорки у входа. Обратил внимание, что через два подъезда от меня топчется какая-то алкашня. Фонарь над головой – чёртов пупок на облезлом брюхе подъездного козырька, казалось, потрескивал от напряжения. Действительность навалилась, и в ней стало невыносимо.

Я перекинул кофту через плечо, развернулся на пятках, сунул руки в карман и пошёл прочь от остывающего пепелища своего позора. Уши горели пуще прежнего. Руки леденели. Я скурил три сигареты, меня трясло от злости на самого себя и стыда от мысли, что завтра Ася расскажет эту историю пацанам. Я смаковал в голове их возможные подстёбки, то, как они будут ржать надо мной, ехидное выражение лица Вано. «Ему бы она не отказала…» – эта досадная мысль навязчиво стучала в виски, я старался отогнать её, но она приходила вновь и вновь.

Во дворе перед моим домом, на лавочках тусовалась компания малознакомых пацанов, среди которых оказался Болоцкий. Он окликнул меня, выбежал на дорогу, по которой я шёл, приятельски перекинул руку через плечо, обхватил за шею и потянул в сторону скамейки, окружённой плотным кольцом пацанов и девчат. Я не видел его с майских. Он восклицал, как соскучился, и засыпал меня вопросами: «Как дела, брат? Как жизнь? Как пацаны?» От него пахло перегаром. Я был подавлен, и поэтому водка, которую они распивали (в ход шла вторая бутылка), была как раз тем, чего мне так не хватало в эту минуту.

– Ну как дела у пацанов? – спросил он в третий раз.

– Эм… Да не знаю, всё как обычно вроде. А ты не контачишь с Димасом?

– Да не, мы так, созваниваемся. С Асей вот общались на днях.

– А, да? Чего говорит? – безрадостно спросил я.

– А ты что, не видишься с ней, что ли?

– Да нет… Вижусь… Забей…