Читаем Пацаны. Повесть о Ваших сыновьях полностью

– Э-э-э, это у вас всегда так? – только и спросил Вано.

– Ох, милый, всегда, всегда. А что ты думаешь? Хочешь жить – умей вертеться. У нас тут, думаешь, работа есть? Стараемся как можем, по три семьи ютимся, чтобы вот так вот хоть какую-то денежку иметь. Ты погляди, что у нас тут, кроме военных частей? Рынок да магазин, вон эти, – она снова показала на рынок и магазин, – мужики вон, все спились от безделья, те, что не военные. Раньше колхоз был, но его, понятное дело, закрыли давно. Нет, ну есть шиномонтажка, есть парикмахерская. Жить можно. Но работать негде. Большинству.

– Да-а-а, печально…

– Ну ничего, ничего. Живём как-то, на хлеб хватает. Мой сын в Москве работает, а муж тут служит. А что делать? Денежка-то нужна, вон, двое внуков растут. Хочется же как люди жить, чтобы фруктики кушать и творожок свежий на завтрак.

– Да-а-а, – снова протянул Вано…


Весь посёлок располагался по одну сторону дороги, по другую – части. Две торчащие серые громады в девять этажей, посредь одноликих малоэтажных домиков в два-три подъезда. Разбитые, пустые окна, чёрная мясистая грязь. Дворы, поросшие сорняком, с проржавевшими, разломанными качелями и ржавыми горками. Дороги – все в широченных мутных лужах от вчерашнего дождя, покрытые тем, что когда-то было асфальтом, а теперь стало каменистым песком в валунами и колдобинами. Облезлые бордюры, деревья кругом, в лучшем случае – кирпичные хрущёвки, в худшем – деревянные бараки, разделённые на квартиры, или вообще – одноэтажные покосившиеся хибарки на окраине. И абсолютная, глухая, непривычная тишина.

Пока мы шли, небо затянуло пеленой облаков. Через серый наст бледным пятном едва виднелось солнце. В пейзаже не было ничего привлекательного, кроме молоденькой, только-только прорезавшейся травы, стремящейся к этому блёклому, дымчатому солнечному свету.

– Повезло вам, – прервала тишину женщина, – передавали, что должно распогодиться на выходных.

Мы молча кивнули. Реальность навалилась на нас и придавила всей силой правды, к которой мы были не готовы.

Мы зашли в подъезд одной из хрущёвок. Стены были выкрашены в тот же тошнотворный зелёный, что и здание вокзала. В нос ударил крепкий запах фекалий. Стоило двери за нами захлопнуться – стало темно, хоть глаз выколи. Кромешная темнота, разрезаемая лишь блёклым светом, падающим из мутного окна на лестнице между первым и вторым этажами.

– Аккуратно, у нас тут люк всё никак не заделают, а лампы давно уж нет, –предупредила женщина, доставая фонарик, лежащий в авоське рядом с двумя комплектами ключей, распечатками с фотографиями её квартиры и бутербродами с колбасой, завёрнутыми в плёнку. – Вот, фонарь с собой ношу, – она осветила колодец канализации без крышки, – переступайте аккуратно. И если пить будете – не забудьте! А то туда гости наши падают, – добавила она с усмешкой.


Как только дверь квартиры за ней захлопнулась, мы выдохнули и рухнули на старый, продавленный диван. Вано договорился на 350 за ночь, пообещав, что пить будем тихо и всё за собой уберём. Хозяйка поворчала, но согласилась.

– Да-а-а, – протянула Ася. – Вот так да. Вот как люди в России живут. Я чувствую себя виноватой, чувствую, как они нас ненавидят, и понимаю за что.

– Перестань, Ась. Это не наша вина, карма такая, – ответил Вано.

– Карма? Тебе легко говорить, Вань, а чтобы ты сказал, будь ты на их месте?

– Я бы поехал работать в Москву.

– Вот все и едут. А ты потом кричишь: «Москва для москвичей».

– Ну, чтобы не расслаблялись, – усмехнулся в ответ Ваня.

– Фу, как это всё неприятно!

– В мире есть много мест и похуже этого посёлка. Они, вон, хоть квартиры могут сдавать. И деньги-то не такие уж и маленькие, – вступил в спор я. – Знаешь, кому что уготовано. Нет смысла всех жалеть. Что это изменит? Жалость – это лицемерие. Потому что никто ничего не делает при этом. Все говорят, что плохо, всем жалко, но все идут и голосуют за ту же Власть. Вот и сидим все в говне. Разве наш народ этого не заслуживает?

– А что, заслуживает? Что они могут сделать?

– Быть несогласными с такой унизительной жизнью, Ась. Как минимум.

– Знаешь, я заметила, что несогласным человек может быть только с набитым брюхом, а в нужде только и думаешь, что о том, как бы своё брюхо набить.

– Не знаю…

– Точно тебе говорю, есть даже такая социологическая теория: гражданское общество появляется только тогда, когда появляется средний класс. Когда все живут ровно, без потрясений, проблемы пропитания отходят на второй план, у большинства освобождается мозговой ресурс, чтобы подумать над тем, почему, собственно, всё так, как оно есть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги