Пациент

– Ой, да знаю я, знаю, это звучит совершенно смехотворно, но можете мне поверить – это так. Знали с того самого второго раза, когда мои говнюки-родители оставили меня здесь, чтобы сбыть с рук долой, поскольку не могли со мной управиться, и велели докторам придумать какую-нибудь отмазку, чтобы держать меня здесь. Те-то, сволочи, чисто из жадности всё и обтяпали – но хотя бы знали, что все это чистый фарс. Пока она тут не нарисовалась…

Поворчав горлом, он сплюнул на пол, после чего продолжил.

– Вы в курсе, что я должен был представлять тут из себя перед тем, как эта ваша замечательная доктор Г. поступила сюда на работу? Я должен был представлять собой безнадежный случай, отработанный пар! С глаз долой – из сердца вон. Этот самодовольный гондон доктор А. завел тут такую более или менее официальную политику, что только самые отстойные врачи будут направляться работать со мной, поскольку никому не хотелось заниматься терапией с психически здоровым пациентом, которого держат здесь только по требованию родителей. Спишем это на мою несчастливую звезду, что первой такое задание получила как раз доктор Г. Поскольку позвольте мне вот что сказать: доктор Г. слишком амбициозна, чтобы тратить время на подобную фигню. И что же она делает? Запускает сказочку, какой я ужасный, как со мной страшно работать, оставляет предсмертную записку там, где ее обязательно найдут другие доктора… И тут вдруг выясняется, что она спокойно жирует на оплаченном больничном, выходит на работу с настоящими пациентами, когда возвращается, а я из больного, до которого никому нет дела, превращаюсь в больного, с котором никто не осмеливается заговаривать. И что тут делают дальше? Начинают отправлять ко мне врачей, которых хотят уволить, поскольку таким образом получают повод, чтобы избавиться от этих бедных засранцев! И все эти врачи знали, что если у них не выйдет меня вылечить, эта сука и ее холодный как рыба, наставник обязательно проследят за тем, чтобы их карьере пришел конец, – но стоило им поговорить со мной, как они тут же понимали, что у них по-любому ничего не выйдет, поскольку лечить-то нечего! Те, что продержались дольше всех, просто были готовы на что угодно, только чтобы исправно получать зарплату. Чем дольше они могли мириться с этим, тем дольше торчали тут. А мне оставалось только смотреть, как те немногие, кто действительно хоть как-то заботился обо мне, сходят с ума в процессе.

У меня по-прежнему оставались сомнения, но, по какой-то причине, чем больше Джо говорил, тем больше мое сердце склонялось в его сторону. Если б меня спросили, что именно вызывало во мне такую симпатию и сочувствие к нему, то я ответил бы, что это была сама его манера держаться. Не стану вдаваться тут в подробности, но даже при том, что формально он пытался защитить себя, голос его все равно звучал глухо и обреченно, будто он знал: даже если я ему поверю, это все равно ничего не изменит. Словно он проводил свою защиту на автопилоте. И поскольку в его словах было так мало надежды, это еще больше склоняло меня к тому, чтобы поверить в его честность. Сейчас-то, задним числом, я сознаю, что должен был заподозрить: все его речи могли быть с равным успехом ловкой манипуляцией, свойственной психопатам, но, учитывая то, как умело он застал меня врасплох и насколько неопытным я тогда был, наверняка я проявил бо́льшую впечатлительность, чем следовало.

Только не подумайте, что я был настолько уж наивен! Я прекрасно знал, что любой пациент, который окончательно не выжил из ума и не погружен в глубокую кататонию, способен сыграть на определенных струнах врача, чтобы создать нужное первое впечатление. Так что в течение следующих сорока пяти минут я старался направлять беседу так, чтобы проверить, не проявит ли Джо каких-либо признаков серьезных латентных психологических расстройств – признаки, распознать которые способен только профессионал. Но и здесь меня ждал полный тупик. Джо ни выказывал абсолютно никаких признаков душевной болезни, не считая легкой депрессии и агорафобии[27] – и то и другое вполне логично ждать от пациента, запертого под замок на тридцать с лишним лет и вынужденного общаться с врачами, психическое состояние которых катастрофически ухудшалось у него на глазах.

Спору нет: очень искусный психопат вполне мог все это убедительно изобразить, но Джо не демонстрировал никаких индикаторов того, что дело было в этом. К примеру, могу припомнить, как в ходе нашей самой первой беседы в окно его палаты ударилась какая-то птичка и, оглушенная, упала на подоконник. Психопат вообще не обратил бы на это никакого внимания, но Джо подошел к окну и озабоченно смотрел на нее, прижав лицо к стеклу, пока птичка не оправилась и не улетела прочь. Более выразительный признак здоровой эмпатии мне трудно и выдумать.