Пациент

Раздраженный, я отмотал ее назад. Было совершенно ясно, что именно я услышал. Санитара явно задолбало торчать в палате всю ночь, и он попросту слинял со своего поста – то есть, получалось, что записи в истории болезни соответствовали действительности. Решил, наверное, двинуть до дому, а все эти страхи попросту выдумал, чтобы поддержать связанные с Джо легенды. Однако, исключительно для полной гарантии, подумал я, надо прослушать эти «живые» десять минут еще разок и убедиться, что я не ослышался. На сей раз нацепил наушники, воткнул штекер в магнитофон и выкрутил громкость почти на максимум – так, чтобы, по крайней мере, в случае чего не повредить уши.

И опять те же самые звуки. Учащенное тревожное дыхание. Шуршание, как будто кто-то ворочается в кровати. Поспешные шаги бегущего человека. Ругань. Смех. Удаляющееся шарканье.

Погоди-ка! Смех? Его вроде раньше не было. Я опять перемотал пленку и прислушался.

При небольшой громкости этот звук вполне можно было бы принять за просто какой-то фоновый шум. Но в наушниках и при выкрученном почти на максимум регуляторе громкости смех узнавался совершенно безошибочно. Пока санитар ругался в микрофон, я подумал, что в промежутках между его эпитетами слышу на заднем плане негромкий раскатистый хохоток, словно записанный с огромного расстояния. Но даже с учетом этого я мог бы сказать, что в жизни этот звук должен был звучать гораздо громче, чем сумел уловить микрофон. Если б не отвратительное качество записи, заставившее меня усомниться в ее аутентичности, я наверняка был бы настолько потрясен, что бросил бы это дело в ту же секунду.

Понимаете, этот смех не был похож на любой звук, который способен произвести обычный человек. Он был слишком хриплым, слишком низким, слишком гортанным и захлебывающимся, как если бы кто-то вдруг придал ритм человеческого смеха шуму обрушивающегося ледника. Но тут он звучал совсем уж издалека, и запись была очень старой, так что оставалось лишь предположить: наверное, это всего лишь какой-то безобидный фоновый шум, причудливо исказившийся из-за того, что пленку много лет не использовали. Я вынул кассету, решив, что больше ничего из нее не добуду, и уселся разбирать записи, имеющиеся в истории болезни.

Не буду заморачиваться и воспроизводить их тут, и вот по какой причине. Если перед тем, как прочесть их, я думал, что Джо заблуждался насчет того, что ему подсовывают худших врачей во всей клинике, то теперь окончательно убедился: он был совершенно прав. Более бессвязных, беспомощных и откровенно бестолковых заметок я в жизни еще не читал! Перепрыгивание от диагноза к диагнозу, от одного медикаментозного курса к другому, повороты порой на все сто восемьдесят градусов – вскоре мне в голову даже стали закрадываться подозрения, уж не пытались ли потихоньку свести Джо с ума за счет одних только побочных эффектов от великого множества разных медикаментов.

Некоторые из врачей отмечали, что приняли решение держать его связанным и даже с защитной маской на лице, в том числе и в ходе разговорной психотерапии, которая представлялась мне совершенно непродуктивной, если и не производящей обратный эффект. В смысле, какой толк от терапевтических бесед, если пациент не может говорить? Достаточно сказать, что под конец я почти окончательно убедился, что эти люди попросту вымещали раздражение от своей собственной медицинской несостоятельности на беспомощном пациенте, и оставалось лишь содрогнуться при мысли, сколько судебных обвинений в преступной халатности и врачебных ошибках могло быть основано на том, что я только что прочитал.

Единственные записи, в которых для меня просматривалась хоть какая-то логика, принадлежали перу доктора Г., и хотя в них действительно прослеживалась работа весьма компетентного специалиста, под конец дня все они тоже стали подтверждать гипотезу Джо. Записи доктора Г. поначалу были очень снисходительными и пренебрежительными, и я чуть ли не собственными ушами слышал негодование в каждой фразе, написанной ею про него. Было ясно: она считала, что пациент совершенно не ее уровня и ей отчаянно хочется отказаться от него ради того, кто более достоин ее умений. И все же постепенно негодующие нотки стали пропадать из ее тона, уступая место неприкрытому торжеству. В то же самое время записи становились все короче и короче, словно она обрела уверенность, что ничего записывать больше не требуется, поскольку случай уже близок к благополучному завершению. Вот показательный пример:

Джо хорошо реагирует на заключительный курс лечения. Контроль через неделю, если процесс выздоровления вообще займет столь продолжительное время.