Ведущая к семейному дому Джо дорожка поднималась вдоль пологого, тщательно подстриженного холма, окруженного небольшим леском со столь же ухоженными сахарными кленами и северными красными дубами. На самой вершине холма в окружении берез стоял собственно дом – высоченный каменный особняк в неоготическом стиле, словно превращавший обычные солнечные лучи в лучезарное пастельное сияние. Подъехав ко входу и вручив ключи от машины служителю, которого явно глубоко оскорбила одна только мысль о необходимости оказаться за рулем столь презренной тачки, я выбрался из автомобиля навстречу тому, что припас для меня этот дом.
И чем дольше я смотрел на него, тем неуютней себя чувствовал. Честно говоря, если б семья Джо обитала в средневековом замке из почерневшего камня, где повсюду торчат горгульи с разинутыми ртами, а вокруг полыхают вспышки молний, мне было бы куда спокойней. Дом был просто колоссальным – таким большим, что мог запросто вместить средних размеров школу, и еще осталась бы уйма свободного места. Я почти уверен, что размерами он вполне мог поспорить с главным зданием нашей клиники.
Но главное, что его внешнее оформление оказалось чересчур уж приятным – со всеми этими бесконечными каменными розанчиками и купидонами, сладко улыбающимися с карнизов и парапетов, не говоря уже о многочисленных резных решетках и обилии витражных стекол. Однако, даже на мой неподготовленный взгляд, вся эта игривая изысканность была не более чем гламурной маской, призванной прикрыть то, что по сути своей представляло собой чисто спартанскую, грозную и неприступную цитадель, всю из жестких углов, острых шпилей и выступающих контрфорсов. Интересно, подумал я, что за архитектор мог спроектировать подобный дом – не говоря уже о том, кто изначально пожелал в чем-то подобном поселиться. Похоже, ничего удивительного, если из стен этой поддельной Бастилии в стиле клубничной готики в итоге вышел неизлечимый психбольной.
Пока я поднимался по сверкающим каменным ступенькам, дверь открылась, и навстречу мне выпорхнула хрупкого сложения женщина, лицо которой казалось истинным воплощением элегантно постаревшей красоты. Должен признать, что при виде ее мне первым делом пришло в голову, что она вряд ли того рода личность, какую я могу заподозрить в преступном замалчивании сексуального насилия над ее собственным ребенком, пусть даже и в качестве психологического отрицания. Она просто излучала доброту, но огражденную столь естественно аристократической сталью, что я сразу представил, как эта женщина требовательно потрясает колокольчиком, вызывая слуг.
– Доктор Х., – воскликнула она все с тем же наводящим на мысли о дорогой частной школе выговором, который я уже слышал через интерком, – я так рада вас видеть! Доктор Г. уже звонила и поставила меня в известность, что вы сегодня приедете, и должна сказать, что чувствую некоторое облегчение. Как там мой мальчик? Я всегда так волнуюсь за моего бедного Джозефа, а за последние несколько лет из больницы почти никаких вестей – кроме счетов, естественно, – так что вы просто не можете представить, насколько приятен мне ваш приезд! Прошу вас, заходите!
– Благодарю вас, миссис М., – любезно отозвался я, пожимая ей руку – надеюсь, что с соответствующим случаю профессионализмом. – Очень рад, что застал вас дома, поскольку надеялся переговорить с кем-то из родителей Джо.
– Ну, боюсь, что вам придется обойтись только мною, – произнесла она с легкой ноткой печали в голосе. – Отца Джозефа вот уже десять лет как нет в живых. Однако если я чем-то могу помочь, то буду только рада сделать все, что в моих силах. Проходите в гостиную, там и поговорим.
«Гостиная» на самом деле являла собой огромный зал с высоким сводчатым потолком, обставленный антикварной мебелью из красного и вишневого дерева и украшенный вроде как совершенно настоящими головами животных на стенах. Непривычный к атрибутам столь бьющего в глаза богатства, я, естественно, поймал себя на том, что с немалым любопытством озираюсь по сторонам, когда один из этих охотничьих трофеев вдруг заставил меня испуганно отпрянуть и приглушенно ахнуть.