Пациент особой клиники

– Вы действительно хотите это услышать?

– Естественно.

– Оливер Скания мертв.

В горле у Тилля мгновенно пересохло.

– Мертв? – с трудом выдавил он из себя.

– Да. Сканию нашли в его собственной квартире, после того как он не пришел на службу. Судя по всему, он покончил с собой.

Глава 54

Тиллю не потребовалось успокоительное. Ни уколы, ни смирительная рубашка также не понадобились. Отказался он и от услуг санитара, чтобы добраться до своей палаты.

Внешне Тилль оставался спокойным, но внутри у него бушевало пламя. Беркхоффу хотелось разнести ординаторскую в пух и прах, оторвать холодильник от крепления и перевернуть его вместе с нелепыми отпускными магнитами. Он горел желанием схватить одно из растений, лучше всего кактус с длинными колючками, чтобы отхлестать им фрау Зенгер по ее притворно озабоченному лицу, а затем с громким криком броситься по коридору, в котором его наверняка уже поджидал Симон или какой-нибудь другой санитар.

От всего этого его удерживали отнюдь не способность контролировать свои действия, не благоразумие или понимание бессмысленности такого поведения, а ощущение полнейшего истощения сил. Ему было по-настоящему плохо. Голова гудела, как у человека, умирающего от жажды, а глаза слезились, и каждый шаг назад в палату, который он делал, опираясь на фрау Зенгер, давался Тиллю с неимоверным трудом.

У него даже мысли текли, словно плотная слизь, сводясь, по сути, к одному вопросу: «Что происходит? Почему Рикарда отреклась от него, а Скания покончил с собой?»

Во всем этом, казалось, не было никакого смысла. Только вчера он разговаривал с шурином по телефону, а кроме того, Скания не относился к числу людей, способных на самоубийство. Однако можно ли вообще утверждать, что есть определенный тип людей, предрасположенных к суициду?

Скорее всего, правильнее было бы сказать, что у каждого человека наступает такой момент, когда он начинает разрушаться, отрекаться от самого себя, наносить себе раны и позволяет управлять собой. Или такое утверждение тоже ошибочно?

Единственное, в чем не оставалось сомнений, так это в положении, в котором он оказался: Тилль сам себя засадил, по сути дела, в тюрьму, из которой не было выхода. В клинику, где персонал воспринимал его все более ненормальным по мере того, как он упорствовал в стремлении доказать свою правоту.

Результат предпринятых им действий был очевиден: Беркхофф оказался в безвыходной ситуации. Только вот оставалось невыясненным почему.

Каков был план у этого заговора? Кто мог быть заинтересованным в том, чтобы сжечь за ним все мосты и засадить его в клинику навечно?

В поисках ответов в мозгу у Тилля постоянно стояли и другие вопросы, которые буквально сводили его с ума: «Говорил ли Трамниц правду? Был ли там, за пределами клиники, Макс еще жив? Дышал ли он еще? Плакал или страдал? И кто еще, кроме Трамница, знал об этом?»

Кто были эти люди, что отреклись от Тилля, игнорировали его положение и бросили в аду, который он сам для себя избрал?

Когда фрау Зенгер уложила его обратно в постель, Беркхофф добровольно принял болеутоляющее и снотворное средство, после чего провалился в черную дыру без сновидений, из которой несколько раз выныривал в действительность. Такое происходило настолько часто, что ему стало казаться, будто он не проспал и часа, хотя на самом деле наступил уже полдень следующего дня. В этот момент верхний свет в его палате зажегся, и в палату вошли два человека.

– Седа? – удивленно и едва ворочая пересохшим языком, спросил Тилль, увидев сначала библиотечную тележку.

Его глаза все еще слипались, как будто у него образовался сильнейший конъюнктивит. Именно по этой причине он не сразу заметил второго человека, который занял место Седы, пока та запирала дверь в палату.

– У нас мало времени, – произнес он.

Тилль вытянулся в постели и убедился в том, что его первоначальное предположение оказалось верным – Седу сопровождал Симон.

– Чего вы хотите? – спросил Беркхофф, не узнавая своего голоса.

Возможно, причиной того, что его язык распух и раза в два увеличился в размерах, являлись остаточные явления от действия снотворного, а может быть, ему просто требовалось срочно попить.

– Я принес вам воды, – сказал Симон, словно прочитав его мысли.

При этом чернокожий санитар поднял пятилитровую канистру.

«Зачем столько? Одной бутылки было бы вполне достаточно», – удивился Тилль.

Затем он увидел, как Симон нервно посмотрел на часы, и ситуация окончательно превратилась во что-то нереальное, когда Седа прошептала:

– Мне нужна твоя помощь.

«Все это мне снится, – подумал Тилль. – Я еще не проснулся».

Однако Беркхофф не был в этом убежден, поскольку все его чувства оказались странным образом обостренными, чего во сне быть не могло. Он слышал даже шуршание роликов на тележке, когда Седа подкатывала ее поближе к его кровати, а также ощущал исходящий от женщины нежный запах цветочных духов и видел красноватые прожилки в белках ее темных и наполненных грустью глаз.

– Помощь? – переспросил Тилль.