Неттл с ужасом поняла, к чему клонит брат.
Коул выл, пока не охрип, оба раза, что Келлен его навещал. Но Неттл все равно не думала, что Коул когда-либо винил его в своих бедах. Ему просто невыносимо было жить с ним в одном мире.
Янник рассказал больше, чем когда-либо, но легче Неттл от этого не стало.
Бело-серые крылья прошелестели по ее лицу и растворились в тусклом сумраке ночи. А Неттл осталась сидеть у окна, и на душе у нее было пусто и больно.
Заснуть она так и не смогла. Когда прозвучали первые ноты рассветного птичьего хора, Неттл сдалась, встала и спустилась вниз. К ее удивлению, Тэнси тоже уже не спала: хозяйка таверны стояла на кухне в уличной одежде и как раз снимала ботинки. Она печально улыбнулась Неттл:
– Когда мне не спится, я стараюсь чем-нибудь себя занять. Собираю хворост для растопки, мою окна снаружи…
Приятно было узнать, что даже совершенную во всем Тэнси до сих пор мучает бессонница.
– Я тут подумала… – Неттл сглотнула и постаралась продолжить как ни в чем не бывало. – Подумала, что нужно навестить Коула. – Она замолчала, слишком смущенная, чтобы озвучить свою просьбу.
– А… – Тэнси понимающе взглянула на нее, а затем наклонилась, чтобы снова зашнуровать ботинки. – Я не прочь прогуляться. Не возражаешь, если я пойду с тобой?
Неттл кивнула. Ее чуть не стошнило от облегчения.
Когда Келлен снял с нее проклятие, Неттл обнаружила, что на ней теперь лежит забота о старшем брате, который переживал жесточайший нервный срыв, и о семейном доме в Мелководье, куда она больше не хотела возвращаться. Неттл думала, что решит обе проблемы, если продаст дом и таким образом оплатит лечение Коула.
«Напиши послу Эммету», – посоветовали соседи и даже помогли составить письмо.
Обычно Канцелярия очень долго разбиралась с прошениями от жителей болотных лесов. Дело было не в небрежности или злом умысле, но в побочном эффекте от воздействия Мари на человеческие умы. Сотрудники Канцелярии были всего лишь людьми, поэтому письма и документы из деревень, разбросанных по Мелководью, нередко лежали на столах чиновников, всеми забытые. Они просто казались до того неважными, что становились практически невидимыми.