Паучиха. Личное дело майора Самоваровой

Изогнувшись, она осторожным движением нашарила под матрасом нож. Зажав холодную сталь в ладони, она упрямо думала о том, что этот скот, осуществлявший в ее лоне успевшие лишиться для нее своей дьявольской силы телодвижения, не имел ничего общего с человеком — круп его был утыкан гниющими фурункулами, тугие барашки черных кудрей вздымались и мокли на его крепкой козлиной груди, а из угла обветренного рта сочилась тягучая слюна.

Воздух разрезало выскочившее из корпуса ножа лезвие.

Не успев ничего понять, шелудивый, широко распахнув свои угольные глаза, получил безжалостно точный удар в грудь.

Несколько бесконечных минут пес, лежа лицом вниз, подыхал на ее кровати.

«Жаль, не довел меня до оргазма», — глядя на его крупное, подрагивавшее в агонии тело, безразлично думала она.

Эта мысль была единственной, за ней же не было ничего — ни ужаса от содеянного, ни жалости, ни даже радости от победы над воплощением чистого зла.

Прежде чем издать последний вздох, пес сумел повернуть к ней свою отяжелевшую голову. Жидкие, всегда напоминавшие ей свалявшуюся грязную паклю волосы, будто разом приподнялись, а застывший взгляд выражал не вопрос, но утверждение.

И в этот момент ей стало страшно.

«Мы с тобой одной стаи!» — скривился в подобии улыбки его сдувшийся, обескровленный рот.

* * *

О полиции не могло быть и не речи.

Допустим, она могла бы хорошенько ранить себя тем же ножом и разыграть самооборону при попытке ограбления проникшего в дом неизвестного лица.

Но…

Начнутся допросы и следственные эксперименты, о поездке на Бали придется забыть. Даже с Петиными связями ее затаскают по мусарням, и, как пить дать, выдадут подписку о невыезде.

Отыскав в шкафу шорты и майку, Инфанта оделась.

Пес будто вырос в два раза, ей с трудом удалось скинуть с кровати его тело.

Схватив мертвого за ноги, она поволокла его из комнаты.

Быстро сообразив, что кровь, сочившаяся из раны, испачкает полдома, она, оставив тело в дверном проеме, перепрыгнула через него и сдернула с кровати простыню.

Обмотав простыню вокруг окровавленного тела, метнулась в ванную, схватила два толстых махровых полотенца, с помощью зажимов для укладки волос закрепила их поверх простыни. Убедившись, что кровь не хлещет, потащила пса по лестнице вниз.

«Повезло, что подох с одного удара…» — думала она, обливаясь потом и проклиная хозяев, которые, сэкономив, сделали лестницу слишком узкой.

«Я попала в правильную точку, а если бы просто ранила, сейчас бы он волочил меня по этой гребаной лестнице!».

Кое-как дотащив тело до первого этажа, Инфанта выдохлась.

Грохот продолжавшей буйствовать на весь дом музыки мог привлечь внимание каких-нибудь особо вредных соседей, о существовании и комфорте которых она никогда прежде не задумывалась.

В одном из кухонных шкафчиков, должна была стоять нетронутая бутылка редкого виски, которую на кой-то черт всучила ей однажды Виолетта Семеновна.

Достав дрожащими от перенапряжения руками бутылку, она заметалась по кухне в поисках стакана или чашки. Взгляд наткнулся на небольшой ящичек с инструментами, брошенный на кухонном острове.

«Картины хоть успел перевесить», — отметила она про себя.

Достав из ящика отвертку, она неумело отковыряла сургуч с бутылочного горлышка. Вспомнив, что чашки и стаканы могут быть в посудомойке, Инфанта рывком открыла ее, прервав выставленную Жаруа программу.

Из посудомойки шел влажный, неприятно пахнущий пар. Выхватив первую попавшуюся чашку, наполнила ее наполовину. Чашка была горячей, старой и облезлой.

Это была чашка Жаруа.

По горлу прокатилась обжигающая волна и, дойдя до желудка, тут же отозвалась голодной отрыжкой.

«Я же сегодня не обедала…»

Инфанта достала из недовольной посудомойки стакан, налила в него воды и, усевшись на пол, стала с ее помощью проталкивать в себя оставшийся в чашке виски.

Через пару минут она наконец почувствовала спасительное опьянение.

Сполоснув под кухонным краном лицо, вернулась к убитому.

Тащить тело еще один лестничный, ведущий к подвалу, пролет, стало полегче.

«Неудивительно, что Виолетка любит прибухнуть… Да и вообще, неудивительно, что люди пьют, всего-то сто грамм — и все, как под наркозом, притупляется. Так они глушат свои страхи, заливают напрасные надежды, затыкают горечь нарывов…»

Прежде чем сбросить тело слуги в подвальный люк, она осмелилась наконец заглянуть ему в лицо.

Ей показалось, что пес ободряюще подмигнул ей своим угольным глазом.

Инфанта перевела взгляд на стену. Истертые цветы на обоях начали перемещаться, будто старухи, которые едва заметно двигали друг друга своими сморщенными телами и шептали:

«Мы все видим! И обязательно об этом, сама знаешь кому, расскажем».