Паучиха. Личное дело майора Самоваровой

— Он знает всех постоянных посетителей. Частенько выходит в зал и следит за всем, что происходит. Хозяин сказал, вы сегодня очень грустная, и вам это не идет.

Похоже, последнюю фразу официантка добавила лично от себя.

— Прелесть какая… — Варвара Сергеевна рассматривала букетик. — Ну что ж… спасибо. Передайте ему: я исправлюсь!

Она хотела добавить, что капучино летом был гораздо вкусней, но передумала: вполне возможно, дело было не в кофе, а в ее подавленном состоянии.

— Хорошего дня! — Самоварова махнула рукой заторопившейся обратно официантке.

Прижав лаванду к груди, она достала из кармана плаща мобильный и снова набрала Никитину. Он снова не ответил. С неба начал накрапывать не предвещавший ничего хорошего мелкий, колючий дождь. Встав под козырек ближайшего магазина, Варвара Сергеевна написала коротенькое сообщение: «Сережа, с тобой все в порядке? Ответь, пожалуйста, я волнуюсь».

* * *

Самым выгодным состоянием клиента была тревога.

Больше всего тревожились за достаток, затем — за собственное здоровье, и только потом уже — за близких.

Такая последовательность неизменно поражала Инфанту: на словах-то у людей все наоборот!

«Он же пропадет без социальных связей, без работы в чужой стране!» — на самом деле обозначало: «Мой донор посмел мне возразить. Если он уедет, мне нечем будет себя питать, и у меня обострятся хронические болячки».

В тревоге за здоровье мужа частенько прятался страх остаться без дохода, в тревоге за жену — страх крушения быта. С детьми было сложнее. Удивительно, но те, у кого были маленькие дети, не стремились попасть на прием. В основном, приходили клиенты, которым уже взрослые дети доставляли какое-либо неудобство, либо те, у кого детей не было. Последние боялись бесславной смерти.

Душа человека жива, пока о нем вспоминают. Бездетные понимали, что вспоминать о них после кончины будет некому: друзья существуют, пока есть взаимный интерес, а какой может быть интерес к покойнику?

Ее тревожные клиенты уже имели онкологию или панически ее боялись, либо горели запоздалым желанием завести наконец ребенка.

Тревожные не торговались, тревожные готовы были щедро оплачивать ее услуги, получая взамен надежду.

Она их не лечила, они лечили себя сами — избавлением от дисфункциональных схем мышления. Для того чтобы не просто их «слышать», но и «врачевать» их души, ей понадобилось всего-то осилить пару книжек по когнитивно-поведенческой психотерапии.

После знакомства с Даней она поняла, как сильно от них устала.

И вдруг начала тревожиться сама — сначала о том, насколько она все еще привлекательна, а через пару бурных, расшатывающих уже ее собственные схемы мышления свиданий, — о нем самом.

Не имея возможности считывать поток его мыслей, она училась задавать вопросы и, словно шагая в полной темноте, отчаянно пыталась воспринимать на веру его ответы.

— Где сейчас твоя мама?

После секса у нее вошло в привычку лежать на его животе.

— Я говорил, она приходит после шести, — спокойно ответил Даня. — Не торопись, у нас еще есть время.

Инфанта сглотнула. Вчера пришел ответ от Пети на ее запрос, — пожалуй, самый тревожный из тех, с какими она когда-либо к нему обращалась. Кузьмина Наталья Петровна, мать Даниила Аркадьевича Кузьмина, скончалась тридцатого сентября этого года в больнице от обширного инфаркта. Отца у Дани не было.

— Почему?

— Что почему?

— Почему она никогда не приходит раньше? — Инфанта не понимала, для чего он ей врет. Как подвести его к правде? Да и надо ли к ней подводить?

Свою правду она смогла принять только спустя много лет.

…Тем поздним вечером восемнадцатилетняя студентка, дочь Юрия, обожравшись наркоты, сиганула с балкона седьмого этажа. Несмотря на праздник 9-го мая трудоголик Юрий работал, и Инфанта сопровождала его на встрече с партнерами в ресторане.

С квартирной хозяйкой (женившись второй раз, бизнесмен снимал дочери от первого брака квартиру) оперативно связались услышавшие крик соседи, и она немедленно набрала Юрию.

Подъехав к дому раньше «скорой», через десять минут после случившегося, они увидели девичье тело, похожее на безжизненную, тряпичную куклу. Крови было на удивление мало, или Инфанте так показалось…

Праздничный салют озарял безумными разноцветными всполохами испуганное небо, и все произошедшее поначалу виделось какой-то дурацкой киношной постановкой.

С самоубийцей Инфанта была не знакома, шеф обычно все устраивал так, чтобы его близкие не появлялись на работе. Наклонившись над девушкой из непреодолимого любопытства, Инфанта неожиданно выхватила витающей над телом, невидимый глазу, но остро ощущаемый ею переход от жизни к смерти. И в тот момент бессильно поняла — над этим переходом никто из людей не властен, в нем правят неведомые человеку силы.

Как заколдованная, она застыла над телом…

В те минуты ее сознание наконец целиком вместило осознание, что матери больше нет. Нигде. И не будет никогда. Она давно прошла свой переход.