Паучиха. Личное дело майора Самоваровой

В июле Варя, под контролем Никитина, приступила к расследованию серьезного преступления — три мужских, с огнестрельными ранениями, трупа, в одном из дворов на территории их района. Свидетелей не было, при проверке личности убитых выяснилось, что двое из них ранее задерживались за производство и распространение наркотиков.

Советский Союз как дряхлый больной старик угасал на глазах.

Теневые структуры все больше укреплялись в своей пока еще незримой для простого обывателя власти.

Дело, след которого тянулся из средней Азии, было скользким, его сразу взяло под контроль начальство.

Расследование быстро зашло в тупик. На все ее запросы коллеги из Ташкента отвечали уклончиво.

Создавалось устойчивое ощущение, что откуда-то сверху дело пытались замять, списав на обычную «хулиганку».

В то лето она впервые начала сомневаться в своей профессии, в правильности выбранного пути.

Никитин искренне горячился и убеждал ее в том, что скоро все переменится, коррупционеров пересажают, а в органах останутся только честные и неподкупные кадры. Но верилось в это с трудом.

Как-то вечером, возвращаясь домой с Анютой, она встретила у подъезда Маргариту Ивановну.

— Как дела у Ольги? — выкинув окурок в урну, многозначительно растягивая слова, пристально взглянула на нее соседка.

— Давно ее не видела.

— Вы ведь вроде подруги! — усмехнулась Маргарита.

На ней были фирменные ярко-розовые штаны-бананы, на зависть всех молоденьких и не очень девчонок округи привезенные из-за границы стюардессой — младшей сестрой мужа.

Варя замялась. Подругой бы Ольгу она не назвала даже в лучшие времена. Приятельница, соседка, кто угодно… До статуса подруги Рыбченко никогда не дотягивала.

— Видела ее тут вчера. Встретились в универсаме. Набрала полную тележку рыбных консервов и яблочного пюре.

— Сочетание что-то не очень, — поморщилась Варя.

Соседка продолжала внимательно на нее глядеть.

— Меня насторожило ее поведение, — дождавшись, пока Анюта, устав вертеться на месте, отбежала к песочнице, продолжила Маргарита.

— Ну… запасаться консервами в нынешнее время не так уж и странно.

— Да уж… — понизила голос соседка. — Знаешь, что наши Олимпиаду в Лос-Анжелесе бойкотировали? Все надежды и чаянья зазря. Новый-то дед с ордой гэбистов… и, боюсь, с ним будет еще хуже, чем с «бровеносцем в потемках»…

— Про Олимпиаду слышала.

Спорт Варю никогда особо не интересовал, а тревог относительно будущего как страны, так и системы, которой она служила, ей и так хватало.

— Так что с Ольгой? — переспросила Варя только ради того, чтобы не поддерживать скользкую тему.

Маргарита Ивановна задумалась:

— Она же вроде не пьет?

— Нет. Насколько знаю, капли в рот не берет. Даже странно.

— В том-то и дело… Знаешь, мне показалось, она на «колесах». Какая-то чересчур возбужденная: глаза горят, слова опережают мысли. Я поймала ее у полки с рыбными консервами — она уж как-то слишком поспешно, будто чего-то боялась, набрасывала их в тележку. Консервы хороши для холостяка, водку закусывать, но не для матери маленького ребенка.

— Почему же? Моя время от времени шпроты с хлебушком да с лучком с удовольствием съест.

— Регинку я что-то вообще не вижу, она в сад, кстати, ходит?

— Нет. Ольга написала заявление и забрала ее. Вроде у родственников она каких-то на даче.

— Да?! — поиграла густо накрашенными бровями Маргарита. — Нет у них никого. С отцом Регинки сама знаешь как, а у Ольгиных покойных родителей ни братьев, ни сестер не было — все в войну погибли, весь род как выкосило.

— Может, остались какие-то близкие друзья?

Маргарита махнула рукой:

— Затворники они были, а то не помнишь! Когда хоронили, кроме Ольги, меня и Тоньки, никого на кладбище не было. Странная семейка, что тут скажешь. Еще когда бабка их жива была, древняя такая, горбатая, с бородавкой в полщеки, помнишь? На лавке все сидела… Тогда они хоть как-то с людьми взаимодействовали через нее.

— Бабку смутно, но помню. Всегда ее боялась, неприятная была старуха.

— Ага, еще злоязыкая как черт. И платок пуховый даже в жару надевала. А рубиновой брошкой концы подкалывала. Поговаривали, бесноватая она. В деревне мужика у соперницы увела, а та на нее порчу навела. Вот и вышла: половина ее вроде как нормальная, а вторая половина с бесами разговаривала.

— А квартиру-то как они эту получили?

— Ольгин отец в пятьдесят седьмом году получил. Бабку эту, девать, по всей видимости, некуда было, вот и пришлось им с ней одним домом жить. Думали, за Ольгой смотреть будет, пока сами на работе, да бабка та в своем мире жила. Ольга же с детства, что и дочь ее сейчас, шибко была самостоятельная… Ты, может, поднимешься на пятый, посмотришь, что там да как?

— Не стоит…

Про инцидент с садиком и Ольгину просьбу взять Регину в отпуск Варя умолчала.

Обсуждать чужую жизнь ей не хотелось, да и своих забот, как обычно, было полно.

— Ладно, Варь, права ты, чай не тридцать седьмой год, чтобы за соседями следить. Пускай живут, как хотят. Мне только девку Ольгину жалко. Без любви она растет.

— Ну, не преувеличивайте… Она просто самостоятельная, как и ее мать, сами же сказали.