Паук из Башни

Хельлени л’Мориа, жена брата моей матери, обаятельная и красивая тани, кажется, постарела лет на семьдесят с тех пор, как я видел ее в последний раз. А видел я ее примерно полтора года назад. Лицо тети осунулось, всегда безупречная и строгая прическа растрепалась, руки дрожат. И не странно, ведь в покоях, отведенных моей родне, нет ни одного мужчины, ни дядюшки, ни троих кузенов. Лишь Хельлени и две ее дочери, Агатимэ и Рюлимель.

— Бриан? — Она не сразу узнала меня, всматривалась несколько мгновений. — Бриан, это вы?

— Я, тетушка.

— О Силана! Бриан!

Совершенно неожиданно она вскочила с тонконогой софы и, обхватив меня, вжалась в мою грудь лицом.

— О Бриан!

— Тетушка, я немного перепачкан в крови и грязи. Ночь выдалась очень трудная…

— Бриан, они все ушли!

— Кто?

— Криптус! Дети! Обезумевшая толпа ломилась в наш дом! Они… они хотели… Анна Лотэйн… П-п-прямо на улице!

— А потом они убили ее?

— Да! Эти мерзкие животные подвесили ее труп на дереве! Мерзкие, гадкие твари!

— Но дядя не позволил им притронуться к вам. Полагаю, он явил силу своего Голоса?

— Но их было так много! Так много! Они… они стреляли в него!

— Он выжил?

— Криптус приказал нам уходить, но мальчики остались с ним… Мои дети, мои маленькие…

— Тетушка, вам не о чем волноваться. Ганцарос — непобедимый воин, а дядя, хоть и не воевал, но в бою страшен. Ясмер и Кобарон будут как за каменной сте…

— Ганца с ними нет!

— Что?

— Ганц… Мы не знаем, где он! Мой мальчик не жил с нами! Он… Его забрали к себе военные, сказали, что он нужен для чего-то.

— Это несколько странно и… тем не менее…

Мне нечего ей сказать, я сбит с толку ее поведением, совершенно нетипичным, неправильным. Хельлени ни разу в жизни не оскорбила меня, ни разу не причинила мне боль, но всю жизнь, что я знаю ее, в каждом ее взгляде читалось «лучше бы тебя здесь не было, мальчик». Что еще могла думать та, чьи помыслы и стремления были едины с помыслами и стремлениями любимого мужа? Что мне было делать теперь с этой надломленной женщиной? Может, отомстить ей? Ударить, пока не вернулась ее безупречная душевная защита?

Я поднял руку и осторожно провел по растрепанным сиреневым волосам тети:

— Не волнуйтесь, тетушка, я их найду. Сейчас Император отдаст приказ, и я отправлюсь в город. Я их найду и заставлю прийти сюда.

Прилагая некоторые усилия, я смог вернуть ее на софу, в руки дочерей.

— Позаботьтесь о матери, кузины. Я постараюсь сделать все как можно быстрее. И не волнуйтесь, я сделаю все, что в моих силах. А в моих силах гораздо больше, чем в силах любого из тэнкрисов.

Уходил я с тяжелым чувством. Трудно описать это. Трудно, когда те, кого ты в лучшем случае недолюбливал, а порой просто ненавидел, просят тебя о помощи. Просят так, что либо ты соглашаешься и помогаешь, как бы противно это ни было, либо наносишь удар и с наслаждением добиваешь раненого недруга. Мои желания требовали нанести удар, чтобы сломать этой дряни хребет. Просто потому, что она… не любила меня? А почему она должна была меня любить? Этот вопрос и остановил меня, этот вопрос заставил меня изменить поведение, не отстранить ее, но дать ей надежду. Проведя по ее голове рукой, я исправил кое-что, совсем чуть-чуть, совсем немного. Я слегка уменьшил вероятность непоправимых умственных повреждений и придавил чувства, побуждающие к самоубийству. Отчаяние и страх, ведущие к невыносимой апатии. Мне было противно, но я сделал это для нее. Возможно, потом я почувствую себя хорошо оттого, что поступил правильно, но тогда я немного жалел.

— Нашел своих? — Инчиваль на ходу жевал большой кусок хлеба с толстым слоем ветчины. Второй он протянул мне. — Что? Я оголодал! Ты представляешь, когда мне довелось хорошо поесть в последний раз? Не будешь?

Я вырвал еду у него из рук и вгрызся в нее, словно в горло кровному врагу.

— Мать беспокоится, плачет. Не узнаю ее. Обычно она очень сдержанная…

— Она боялась за тебя.

— И не только. Мой дорогой брат тоже куда-то подевался. Карн и так фактически не видится с семьей, мы сами по себе, и он сам по себе. Я тоже живу своей жизнью, но я все еще часть семьи, а Карн… он вроде бы уже и не с нами. Хинопсы ему дороже.

— Ты сказал матери, что уж хинопсы себя в обиду не дадут? Если он на острове, он в самом безопасном месте во всей империи.

— Какие доводы могут убедить волнующуюся мать? — хмыкнул мой друг.

Мы вернулись к дверям императорской приемной, и безупречный тан уже ждал нас там. Похоже, что военные, устроившие вокруг свой генеральный штаб, испытывали огромное желание задать ему вопросы, но никто не смел приблизиться к бритому тану в измазанном кровью кителе.

— Вы быстро вернулись, тан л’Калипса.

— Я не уходил далеко. Во время последней встречи с семьей мне мягко намекнули, что дальнейшее общение нежелательно. А я уважаю мнение родственников.

— Если мы переживем эту ночь и вас не обезглавят за государственную измену, родственники будут на коленях за вами ползать.

— Я тоже об этом подумал. Стоит рискнуть, постараться выжить, а потом мучить их, как жалких животных.

Да, таков он — наш тэнкрисский образ мышления.