Паутина

Пять лет я служил патрульным. Затем меня перевели в управление, где я стал одним из невидимок, контролирующих файловые системы и потоки информации. У меня неплохо получалось. Иногда мне это даже нравилось. Спокойная работа. Стоило потратить на нее тринадцать лет жизни. Закончил я как руководитель отдела из сорока гражданских служащих. По большей части это была инициативная группа реорганизованной полицейской информационной службы. Если подчиненные и придумали мне прозвище, то держали его при себе. Но, если честно, это была не совсем полицейская работа.

А между тем я получил диплом Заочного университета по прикладной психологии, писал речи и готовил проекты документов для помощника комиссара. Перед самым его уходом я попросил его об услуге, в которой он не мог мне отказать. Одним словом, меня перевели в отдел, занимающийся заложниками и вымогательством. Я успокаивал истеричных типов, грозивших прыгнуть с высоты. Отвлекал разговорами вооруженных громил, застигнутых на месте преступления группой быстрого реагирования. Вел разговоры с людьми, впавшими в буйство, с мужьями, приставляющими ножи к горлу своих жен, с отцами, грозящими убить себя и своих детей. С забаррикадировавшимися в домах. С безумцами, приводя их к повиновению. Успокаивал перепуганных. Выслушивал сетования на подлинные и мнимые горести. Выслушивал тех, кто грозил убить себя. Уговаривал. Снижал уровень стресса. Убеждал, что у каждого из них — уйма времени, чтобы разрешить свои проблемы. Напоминал, что спешить некуда. Повторял, что с любым из них будут достойно обращаться. Что с ними не случится ничего трагического. Позволял им небольшие победы после долгого промедления. Простые требования становились предметом изнурительных обсуждений. Чашку чая? Нет проблем, но какой чай? «Английский завтрак», «Оранж пеко», «Эрл грей», «Ассам», «Дарджилинг»? Может, что-то особенное, жасмин или мяту? Или ароматизированный: малина, лимон или апельсин? Просто чай? Да, но какой фирмы? С молоком? С обычным молоком, полужирным, или со сливками? Молоко в чай или отдельно? А если в чай, то сколько молока? Сахар? Кусковой, рафинад или песок? Бурый или белый? Я могу целый час проговорить о чашке чая и так и не собьюсь на пиццу или гамбургер. Я превращал серьезные требования в незначительные запросы, уступал ничтожным желаниям, создавал иллюзию, что дело движется — бесконечно застревает, но движется. И лишь тогда, когда я полностью изучал человека и мог предугадать, что он скажет дальше, заговаривал его до умопомрачения — лишь тогда я касался самого главного:

— Почему бы нам не начать обсуждать, как вам отсюда выбраться?

Шесть лет разговоров. А потом разразилась Инфовойна. И этот случай в Спиталфилдсе.

Официальная история, которую знают все, проста, как любая высококачественная ложь. И как любая высококачественная ложь, она не приоткрывает и не искажает правду. Она является ложью не потому, что здесь сообщается неправда, но потому, что здесь замалчивается правда. Эта версия такова.

На третью ночь Информационной войны, после антикапиталистического марша, обернувшегося беспорядками, взорвалось с полдюжины важнейших городских зданий и еще несколько десятков загорелись вследствие перегрева компьютерных чипов, ибо вирусы вывели из строя охлаждающие вентиляторы. Лондон-Сити был оцеплен, вступил в действие комендантский час. Посреди всего этого хаоса полицейский патруль заметил двух бандитов и начал преследовать их по пятам. Пока один патрульный вызывал помощь по радио, трех других убили на месте, а четвертого опасно ранили, и тут подозреваемые, загнанные в угол, взорвали бомбу в сумке. Я единственный, кто уцелел. Иракское правительство, две курдские коммунистические группировки и две банды ирландских националистов до сих пор оспаривают друг у друга ответственность за этот теракт.

А ведь я знаю, что опущено в этой милой изящной истории. Знаю, например, что одним из преступников была девушка, что ее схватили сразу, а ее дружок ускользнул. Знаю, что сделали с этой девушкой полицейские, и что случилось, когда ее дружок вернулся, чтобы ее спасти. Я знаю, что один полицейский, ослепший, потерявший обе ноги, прожил достаточно долго, чтобы сделать предсмертное заявление в машине «скорой помощи» о том, что я сбежал. Других свидетелей не было. Никто больше не видел, что там произошло. Власти решили, что эти две версии не подходят, состряпали хорошенькую байку для публики, купили угрозами мое молчание и погребли меня в Т12.