Паутина

Нашел опять это злосчастное видео из больницы. Включил его, смотрел, превозмогая боль, перематывая, останавливая, всматриваясь и сбивая костяшки пальцев от ударов о стену. Потому что я видел его миллион раз, но не замечал ничего нового. Дарина, которая убивает моего отца. Жестоко и ужасающе. Простынь эта белоснежная, как и вся его палата, и следы от сапог, грязные, черные, как плевок в лицо. Еще раз и еще раз, на повторе, перематывая обратно, чтобы одна боль заглушила собой другую. Я найду их обоих. Найду… Остановил видео, хватит. Ничего тут. Ни одной зацепки… Ни одной. Это тупик. Схватил из бара виски и прямо из горла — обжигающими горло глотками, пока не опустошил ее. Отшвырнул бутылку и окно рывком открыл. Орать хочется во все горло — а ни один звук наружу не вырывается, внутри все пламенем жжет, внутренности плавит и сдавливает шею невидимой колючей петлей. И взглядом — опять на монитор… На простынь эту со следами…

Простынь со следами сапог. Грязное на белом. Простынь… Следы…

Я подошел ближе. Нажал на паузу. Долго смотрел на этот след. Очень долго. Сам не знаю сколько. Зарылся пальцами в волосы, и молча, в мыслях, повторял одну и ту же фразу "только чтоб не совпало, только чтоб не совпало".Отправил сообщение с вопросом Глебу и сразу же набрал Карине:

— Доченька, привет…

— Папа-а-а, приве-е-ет. Ты приедешь сегодня?

— Я постараюсь, очень. У меня к тебе один важный вопрос…

— Да-да, я вся во внимании…

— Какой у Дарины размер ноги, ты ведь точно должна это знать…

— 37… Папа, а тебе зачем?

— Спасибо, моя хорошая. Потом расскажу, хорошо? Мне на встречу пора. Скоро приеду… соскучился очень.

— Я тоже, пап. Буду ждать…

Пиликнул телефон, и я получил смс от Глеба… Кажется, у меня даже рука дрогнула перед тем, как я открыл сообщение. Сейчас большего всего я боялся увидеть там цифру 37.

ГЛАВА 16. Максим

Нет, я не умер. Я убеждался в этом каждую секунду. Мертвым уже похрен. Нет, я не умер, я завидовал мертвецам, потому что завис в собственной агонии, умноженной на бесконечность. Понимал, что творю что-то фатальное, что-то, чего не прощу себе сам, и Граф не простит, но не мог иначе. С акциями он потом поймет. Да и черт с ними…

Не мог я сказать, мать вашу. Не мог видео ему показать. Грязь эту запредельную. А с ней я должен был сам. Она и я. Только нас касается и больше никого. Там, у Бакита, купил бы ее даже ценой всей вороновской империи. Мне было насрать. Я хотел забрать ее, и забрал бы даже мертвую, по частям. Нет у меня полуправды, чего-то "полу". Я бы хотел, чтоб было, но меня всегда либо несло на максимально выжатой скорости, без сцепления и тормозов, либо я не трогался с места. И сейчас меня несло под откос. Я даже знал конечную точку. Понимал, что не выворачиваю на трассу, пру как танк, цепляя все на своем пути, а остановиться не могу. Говорят, нет слова "не могу". Лгут. Есть. Это как себя наизнанку вывернуть в прямом смысле слова. Можете? И я не могу.

Увидел ее там, в постели Бакита, и почувствовал, как разлагаюсь изнутри, меня черви пожирают, обгладывают живьем, а я все еще хожу, двигаюсь, разговариваю. От кокса сутками не сплю, потом проваливаюсь в бездну на пару часов и выныриваю от дикой ломки, от собственного воя. В зубы тряпку и, обливаясь холодным потом, катаюсь по полу, чтобы унять хотя бы на секунды. Доползти до пакетика, втянуть и почувствовать, как организм со скрипом начинает функционировать, перекачивать кровь по органам, мозги включаются, и становится хреново уже от осознания, что сделал и куда потяну нас всех. Себя, ее, Графа.

Забрал. Графу лгал и понимал, что вот она, точка невозврата, пройдена. Сжег все мосты для нас с ней. Не оставил шанса. Чтоб не помешал, не остановил, не влез. Долго поехать к ней не мог. Три дня кидался к машине, поворачивал ключ в замке зажигания и не мог. Боялся, что убью сразу. Сожму руки на ее шее и не смогу остановиться… а потом останется только дуло в рот и курок спустить. А мне пожить еще хотелось поагонировать, подышать с ней одним воздухом. Растянуть наше прощание, насколько это возможно. Я тянул. Вместе с собственными нервами и ее отчаянием. Только понять бы, от чего ее так ломает: то ли от страха перед расплатой, то ли и правда не виновата. Но как не виновата? Я же видел. Глазами своими. Смотрел бессчетное количество раз. Все сходилось. Картинка за картинкой. На свои места.

Смотрел, как она там плачет, как по комнатам ходит, и чувствовал, как дерет меня на части. Привык за это время, что от ее слез скручивает всего, что от ее боли сам загибаюсь. И эта война внутри. Плетью. Удар за ударом. Терплю, стиснув зубы, а меня хлещет все беспощадней, и я уже прогибаюсь, трещинами покрываюсь. Вот-вот разорвет.

Сама чистота и невинность… и тут же в памяти, как эта чистота у Бакита… К гору тошнота, гвоздем торчит, глотку дырявит. Только блевать я своими внутренностями буду. Раздробило меня уже там на осколки и обрывки прошлого счастья. Да и было ли это счастье? Не было ничего. Ложь была, мишура, фальшивка.