Паутина

Мне стало страшно, жутко, панически жутко от того, что я поняла — он убил меня. В себе. Меня и правда больше нет. Я ничтожная идиотка, которая во что-то верила, а не во что было верить. Не в кого. Не был моим никогда. Только себе принадлежал. Только о себе думал. Изменял и будет изменять. Никогда не буду единственной. И скорее всего, не была…

Подошла к окну и дернула решетки. В груди вой застрял. Дикий вопль отчаяния. Но я не закричала, нет. Только со сдавленным стоном и рыданием дернула еще раз решетку, прижимаясь к ней лицом, чтобы унять жар. Мне холодно, и я сгораю. Чувствую, как мерзнет кожа, вижу, как изо рта вырывается пар. Я хотела бы замерзнуть сейчас. Покрыться льдом. Стать непробиваемой.

Это не ревность… ревность другая. Она сводит с ума, она монотонна, она ядовита, а я не ревную, я чувствую, что меня опустили с головой в грязь и держат там, давая захлебываться вонючей водой предательства. Я глотаю ее, глотаю, и я в ней тону. Одна. Мне не за кого хвататься, тот единственный, кто мог бы меня спасти — он же и топит. Обернулась к телефону Фимы, медленно подошла и взяла в руки. Сама не поняла, как открыла список вызовов и среди них номер Макса, а совсем рядом номер Бакита. Нахмурилась, глядя на оба номера.

"— Все разговоры всегда записываются. Рабочие номера на круглосуточной записи. Полный контроль. Они сами не знают об этом.

— Следишь за ними или за мной?

— Доверять нельзя никому, мелкая. Запомни это очень хорошо. Нет. Я тебя охраняю.

— Или контролируешь?

— Какая разница. И то, и другое. Твой муж маньяк. Ты разве не знала?

— Знала. Когда ты вернешься?

— Около двух недель займет, малыш. Может, вырвусь на выходные и потом обратно".

Записываются… Я решительно нажала на кнопку вызова номера Бакита. Пошли длинные гудки и зазвучала какая-то восточная мелодия.

— Что такое, Фима? Мы только вчера говорили с тобой. Он получил переписку?

— Это не Фима.

Несколько секунд молчания. А у меня внутри все стихло. Даже боль притупилась на мгновения. Фима? Звонил Бакиту? О Господи.

Калейдоскоп вдруг щелчком сложился. Мне аж дыхание выбило. Переписка, о которой твердил Бакит там, на судне, точная информация обо мне, ощущение, что в почте кто-то побывал…

— Не узнал?

— Неужели ты? Еще живая?

— Позвонила поздравить — у тебя все получилось. Радуйся. Ты гений. Фиму в помощники взял? Ловко.

— У меня длинные руки, птичка. Очень длинные. Я говорил тебе, чтоб ты выбрала меня. Удивлен, как ты все еще разговариваешь.

— Не удивляйся слишком сильно. Они все узнают рано или поздно.

— Ключевое здесь — рано или поздно, девочка.

— Где ты нашел эту мразь? Сколько денег потратил на то, чтобы создать моего двойника?

— О-о-о-о, оно того стоило. Ахмед постарался. Похожа, да? Ты оценила? Зверь точно оценил. Правда, ее уже нет. Ушла на корм рыбкам. Я приду на твои похороны. Обещаю. Если тебя не закопают в какой-то сточной канаве. Какие цветы ты любишь? Ромашки, если не ошибаюсь?

— Я не люблю цветы… я люблю еловые венки, которые принесут на твою могилу, ублюдок. Он найдет и убьет тебя. Обещаю. Потом… позже. Он тебя убьет…

"Только вначале он убил меня".

Ручка двери повернулась, и я резко выключила звонок, стирая последний вызов.

— Дарина Сергеевна. Откройте, — услышала голос Фимы, говорит негромко, словно боится, чтоб не услышали.

— Пошел вон.

— Отдайте сотовый.

— Что такое? Испугался?

— Давайте по-хорошему договоримся.

— Договоримся? Разве ты не договорился уже с Бакитом? Он мне сказал, что у вас полное взаимопонимание. За сколько ты продался, Фима?

Я истерически расхохоталась. Договоримся с кем? И о чем? С этой мразью, которую Макс пригрел рядом с собой? Если бы я могла сейчас… Если бы мне уже не стало все равно… Но он узнает. Позже. Обязательно. Только меня уже рядом не будет.

— Я могу вас вывезти отсюда. У меня есть связи. Вас никто не найдет. Все можно решить. Вы меня слышите?

Я села на пол у стены, телефон рядом положила и глаза закрыла. Вывезти? Зачем? Куда? Мне уже на все наплевать. Он просто этого не понимает. Ему страшно… и мне страшно.

— Открой дверь, сука.

Я продолжаю смеяться, а по щекам слезы катятся. Просто уже ничего не имеет значения. НИЧЕГО. Какая разница, что вот оно, мое оправдание, у меня в руках, какая разница, если Макс меня предал?

— Испугался, Фима? Смерти испугался? Умирать не больно… жить больно… очень больно, — глаза закрыла, тяжело дыша.

— Я тебя закопаю. Ты сдохнешь вместе со мной. Я тебя за собой потяну.

— Фима, что там у тебя? — голос одного из охранников.

— Сотовый стянула и закрылась. Бакиту звонила. Набирай Макса.

Шаги отдалялись, а я снова в окно на небо смотрю — все еще ни одной звезды. Их больше и не будет. Мои звезды закончились. Макс их зажег, он же их и погасил.

Больше ко мне никто не приходил, а я часами смотрела на это небо.

Смотрела, как все погружается во мрак, утопает в щупальцах черного марева. Ни звезды, ни лунного света, только фонари. Тогда я думала, что умерла и это тоже забавно потому что я была еще жива. Настолько жива, что я чувствовала каждый удар своего сердца. Потому что билось больно.