Паутина

– Чего целых четыре?

– Много будешь знать – скоро состаришься. Все, готовь ванну и прикажи подать на стол. Соскучился я по дому. Послал меня кретин Макаров, куда Макар телят не гонял. Думал унизить статского советника Лыкова глупым поручением. А вышло очень даже интересно!

Ольга Дмитриевна не пыталась выпытать, чего интересного обнаружил ее супруг в Забайкалье. Она уже привыкла, что на его службе сплошные секреты. Приехал здоровый, непораненный, и слава богу.

– Английской горькой налить?

– Налить. Знаешь, есть, оказывается, такая профессия: гидрогеолог. Умные люди ею занимаются, у-у! Кроме того, имеются в русском языке сложные обороты. Вот ты слышала когда-нибудь про резбенно-иконостасные мастерские?

– Леша, повтори еще раз. Какие мастерские? Что за ужасный набор слов? Ты сам его выдумал?

– Самому такое не выдумать. Посмотри в календаре и убедись. Я мог ломать голову целый год и так и остался бы в неведении. Но попался мне толковый попутчик. Эх… Неси горькую настойку, выпьем за гидрогеологию!

Утром, не заходя в департамент, Алексей Николаевич отправился на квартиру к Зуеву. Его бывшего начальника причислили к первому департаменту Сената, и теперь тайный советник блаженствовал. Должность директора Департамента полиции – одна из самых беспокойных. А в Сенате жалованье тоже о-го-го, но делать почти нечего. Синекура! Вот и сейчас Зуев оказался дома, в халате.

– Здорово, Крокодил Петрович! Я тебе омулей копченых привез. Прямо из Байкала!

– Да это же сам Лыков! Бывший арестант и безобразник.

Старые приятели сели. Хозяин спросил:

– По рюмочке? Под омуля.

– Тебе не на службу теперь, а?

– Эх, Леша… Сбылась моя мечта наконец. Хочу – иду туда, не хочу – не иду. Табель никто не ведет, а деньги платят исправно. Это ты богатый, а я нищеброд, мне такое в диковинку. До сих пор никак не привыкну. Боюсь, однажды вызовут и скажут: старый пень, ты еще и бездельник? Ступай вон, жалованья больше не будет…

– Не скажут, потому как все законно, – успокоил статский советник тайного. – Живи и радуйся. Вспомни, как было в пятом году. А в шестом? А в седьмом? Заслужил. Вон и экзема прошла от хорошей жизни.

Зуев во время декабрьского мятежа заболел нервной экземой, которая обезобразила его лицо. Так и ходил на совещания, пугая всех красными пятнами на щеках. И лишь перейдя в Сенат, выехал на лечение в Германию, где избавился от хвори.

Они выпили по рюмке, и Зуев спросил:

– Как ты? Трудно там было?

– В Литовском замке? По-всякому. Чины тюремной стражи в большинстве своем вели себя прилично. Помогали, чем могли. Были и другие, вроде старшего помощника смотрителя и главного вора. Тот снюхался с уголовными, вместе они грабили других арестантов. Я, как узнал, вмешался. Тут все и началось… Три или четыре раза пытались меня убить, пока товарищи не вытащили на волю. Бр-р… До сих пор иногда снится, что я в тюрьме… Просыпаюсь в холодном поту.

– Да. А я ничем тебе не помог. Извини меня, Леша, очень боялся, что выкинут на пенсию вместо синекуры.

– Извинять мне тебя не за что, Нил. Как видишь, я живой и здоровый, только немного попорченный молью. Легко отделался. И ты на теплом месте. Все обошлось наилучшим образом. У тебя усиленный оклад?

– Да, девять тысяч!

Зуев вдруг разом посерьезнел:

– Чего пришел? С Белецким у тебя все в порядке. А Макарова скоро турнут.

– Точно турнут?

– По всем признакам, к осени.

– Это хорошо. Мы с ним не встречаемся, поручения мне передает Золотарев. Но напряжение витает, так сказать, в воздухе, и это мешает службе. А я в Иркутске открыл кое-что интересное. Нужна поддержка начальства, чтобы копать дальше. Но министр помогать не станет, если к осени его заменят… Я продолжу рыть на свой страх и риск. Будет знать Степан Петрович, и больше никто. И вот еще ты.

Сенатор замялся:

– Я-то тебе для чего? Дай помереть спокойно.

– Дело, Нил, уж больно интересное. Похоже, «иваны» готовят в Петербурге сходку. Будут выбирать себе набольшего, «ивана ивановича».

– Вот это да! А сведения точные? Такого же не было с тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года…

– Да. В восемьдесят третьем мы раскассировали Лобова, которого довольно быстро сменил Прохор Левков. Услали в каторгу и его, при моем активном участии. И с тех пор свято место пустовало. Как думаешь, Нил Петрович, с чего это вдруг блатные захотели поставить себе царя? Двадцать пять лет жили без него, и тут на тебе… готовят коронацию. А?