Паутина

– Вот! Но его поймали, сейчас следствие назначено, и он, стало быть, вышел из кандидатов.

Статский советник впервые услышал, что гайменник Ухов по кличке Сашка Антихрист тоже претендовал на роль главного вождя. Получалось, что Прохор – человек информированный.

– В вашей камере голосование уже было?

– Так точно, ваше высокородие. Поляки, знамо дело, не участвовали, а наши того… Постановили.

– И кого выбрали?

– Мезгиря, единогласно.

Лыков обратился к Комиссарову:

– Нерчинская каторга тоже за Мезгиря. Похоже, он соберет голоса всех «иванов», которые сидят сейчас за решеткой. И часть голосов тех, кто на свободе, особенно кто кормится с Горячего поля.

Старший надзиратель кивнул: принял к сведению. Он давно состоял в должности, и выборы фартового атамана входили в круг его служебных интересов.

Алексей Николаевич подступил к самому главному:

– Давно ли прошло голосование? Бюллетень наружу уже передали?

Разбойник поскреб немытую голову:

– Точно сказать не могу… Разговор был неделю назад. Потом, вижу, маляву сочиняют. А что дальше – черт его матери разберет… Я же не «иван», мое дело маленькое.

– Узнать можешь? Плачу двадцать пять.

– Смотря что вы хотите получить, – возразил Прохор. – Как ушло письмо, если уже ушло, мне никто не скажет. Я могу разуть глаза, что-то заметить, сложить одно с другим и угадать. А могу и не угадать. Потом, вам же не только это надо. Вы хотите проследить, куда отправят маляву. Так ведь?

– Так.

– А это уж и вовсе мне не по чину. Сколько денег ни посулите, а выше головы не прыгнешь.

– Но…

– Стану интерес проявлять – лишь в подозрение попаду. И не уговаривайте, ваше высокородие: жизнь дороже.

Алексей Николаевич отхлебывал чай и думал. Голосование прошло неделю назад. Этого в камере не скроешь, «иваны» обсуждали выбор в открытую, при поддувалах. Так же при всех оформили бюллетень. А дальше уже секрет. В камере, по словам Комиссарова, случайных людей нет, атаманы их оттерли. Из поддувал любой может вынести бумагу и сунуть украдкой надзирателю или вольнонаемному рабочему. Или спрятать во второе дно конфетной коробки, если трудится в переплетной мастерской.

– Так, – поднялся Лыков. – Вот, держи. Это тебе «синенькая» за рассказ.

Арестант схватил пятерку и упрятал в карман.

– Дальше вот что. Глаза надо разуть. Понял?

– Так точно.

– Если узнаешь важное, немедля сообщи Акиму Петровичу. Кто передал, кому, как дальше пойдет депеша – мне все интересно. Условия я уже сказал: четвертной билет. Если же удастся обнаружить адресата, тогда с меня еще пятьдесят рублей. Семьдесят пять выйдет на итог! Постарайся.

Чефранов кивнул, но всем видом показывал, что удача маловероятна.

– Еще вопрос к тебе. Зуёк ходит в переплетную мастерскую. Он может передать маляву, если, к примеру, спрячет ее в конфетной коробке?

Осведомитель опять зачесал в голове:

– Про такое разговору не было. Хотя почему нет? Там политические работают, а наши только в карты режутся. Но спрятать так, чтобы надзиратели не увидели – легко. Политические не скажут, у них с этим строго.

– Ясно. Ступай.

Как только каторжный ушел, статский советник сказал Комиссарову:

– Он очень хитрый. Слишком хитрый.

– И что с того?

– А то, Аким Петрович. Расскажет все «иванам», они накатают поддельную бумагу и почтальона придумают с липовым адресом. Заберут мои деньги, пустят по ложному следу, да еще и посмеются над дураком.

– Запросто, – вздохнул старший. – Вы не москвич, приехали и уехали. Мстить из Петербурга будет затруднительно. Это если вдруг узнаете, что Прошка вас обманул. А можете и не узнать. Если доносить всерьез, он сильно рискует. А если открыться атаманам, рисков никаких. Деньги огребет опять же, черт люстриновый. Запросто…

Что делать? Голосование было неделю назад. Сыщик решился. Он отправился в контору Машистова, предъявил полицейский билет и приказал выдать ему все конфетные коробки, что были получены из Бутырской тюрьмы. Расписался в их получении и повез добычу в Малый Гнездниковский переулок. Выпросил у Кошко трех надзирателей и заставил их осмотреть товар. Гора разноцветных картонок заполнила целую комнату. Сыскные с Лыковым во главе изучили их и не обнаружили условного знака. Все коробки оказались одинаковые, с яркими цветами на крышках. И вощеная бумага была так плотно приклеена к донцу, что не оторвать.

– Ломай их! – приказал статский советник и первый подал пример.

Закипела работа. Надзиратели откладывали крышки, а сами коробки рвали пополам. Вскоре куча обрывков накрыла пол. Вчетвером дело спорилось, да еще Лыков велел принести чаю с баранками для перекуров. На такую уловку подтянулись все свободные надзиратели. Питерец обещал тому, кто найдет рапорт, червонец. К вечеру явился Азвестопуло и присоединился к москвичам.

Поиски письма продолжались почти сутки. И не дали ничего, кроме кучи разодранной бумаги. Усталый и разочарованный, Алексей Николаевич пошел к Кошко. Тот посмеялся:

– Я слышал, вы объявили войну картонажной продукции?

– Не всей, а лишь той, где нарисованы цветочки.

– И как результат?

Статский советник развел руками: