Паутина

Алексей Николаевич задумался, что ответить. Мысль была не новая, но для него пока что слишком радикальная. А вдруг так и есть? Государь явно не тянул воз. Жил старыми идеями, унаследованными от отца, большого любителя закручивать гайки. До того все завинтил, что в девятьсот пятом году котел чуть не взорвался. Объявили Думу; вроде бы наступила конституционная монархия. Но царь Думы не хотел. У него осталось чувство, что его вынудили уступить этой поганой общественности, когда все рушилось и всероссийская забастовка парализовала жизнь страны. А теперь ситуация выправилась, и хорошо бы обратно завинтить. Как папаша завещал…

– Поживем – увидим, – закрыл опасную тему статский советник. – Давай думать про наши дела. Как дальше поступим?

– А вы про что конкретно? – осведомился на всякий случай грек.

– Да про тысячу восемьсот рублей! Неужто из кармана придется заплатить? Ведь в интересах службы. Для пользы дела.

– Про свои деньги вы сами и думайте, – осадил начальника подчиненный. – А наши дела хуже некуда. Письмо не перехватили, представителя Сорокоума в Москве не нашли. Голосование, похоже, состоялось. Может, и выборы «ивана ивановича» тоже. Мы топчемся на месте, не знаем ни черта, а тут еще вы со своими копейками. Постеснялись бы…

Азвестопуло явно издевался над шефом. Мелкий завистник… Но по сути он был прав: командировка в Москву ничего не дала. Конец упущен, ниточка никуда не ведет. А выборы и впрямь уже могли состояться. Теперь у преступной «головки» есть верховный вождь. Кто он?

Глава 5 Осведомление

Питерцы спешно свернули все дела в Первопрестольной. Кошко обещал наблюдать за криминальной обстановкой. Вдруг да проскочит информация про выборы? Гучков тоже обещал, и старший надзиратель Комиссаров, и помощник смотрителя Дружинин. Даже разбойник Чефранов божился, что этого дела так не оставит. И тем не менее Лыков уезжал домой с похудевшим бумажником и неприятным осадком на душе. Пора подключать личную агентуру. Других надежд уже не оставалось.

Сразу по прибытии Алексей Николаевич пошел к директору и доложил о результатах поездки. Завершил рапорт просьбой компенсировать понесенные расходы, поскольку сами понимаете… А у вас в несгораемом шкафу лежит волшебный конверт…[38] Надо бы вписать в ведомость на сыскной кредит лишнюю тысячу рублей. Но Белецкий заартачился:

– Алексей Николаевич! Вы же опытный человек. И тут вдруг такое… недомыслие. Зачем вам понадобилось письмо? Ведь его содержание вы уже знали: «иваны» проголосовали за Мезгиря. И в чем тогда смысл гоняться за бумагой?

– Как это в чем? – растерялся сыщик. – Мы надеялись проследить, кто придет забрать депешу. И выйти на их московский «почтовый ящик». А затем шаг за шагом довести курьера до столицы.

– Ну и что? Курьер привел бы вас в ту же резбенно-иконостасную мастерскую. И то сказать: невозможно отследить всю цепочку передачи бумаги. Идея была заведомо бессмысленной. А теперь вы требуете с меня денег за собственную ошибку. Идите и работайте по делу дальше. Жду ваших предложений.

Лыков вышел обиженный на весь белый свет. Проявил служебное рвение, и вот результат. Может, следует умерить пыл? Если его так ценят. Плюнуть на рост преступности, перебирать на столе бумажки и злопыхать в чайной комнате… Но, вернувшись в свой кабинет с видом на внутреннюю тюрьму департамента, сыщик взял себя в руки. И начал действовать.

Первым делом он назначил встречу своему человеку в финансовых кругах Петербурга. Его заагентурил еще Благово в 1885 году. Тогда молодой канцелярист казначейства Карл Шнауберг совершил уголовное преступление. Он подделал ассигновку на две тысячи рублей и при участии сообщника получил по ней деньги. Средства были похищены со счета Военного министерства, и потому искать вора пришлось Департаменту полиции. Об этом попросил сам министр Ванновский, а ему, как приятелю государя, Плеве отказать не посмел. В результате Благово и Лыков четыре дня не ели и не спали, но злоумышленников раскрыли. Шнауберг быстро раскаялся, сдал всю похищенную сумму, и сыщики пожалели мальчишку. Им нужен был человек на вырост, который стал бы их глазами и ушами в финансовой среде. Павел Афанасьевич поговорил с директором, Плеве дал согласие, и дело замяли. Сообщника, пьяницу из отставных писарей, выгнали из столицы, а канцелярист остался незамаранным.