Паутина

Сейчас Карл Владимирович Шнауберг, отставной коллежский советник, служил в конторе Русского для внешней торговли банка на высокой должности секретаря Учетного комитета. За минувшие двадцать семь лет он не единожды выручал тех, кто спас его от тюрьмы и позора. Равно как и Лыков дважды помогал агенту в делах интимного свойства. Например, в последний раз он отвадил социалиста, пытавшегося задурить голову дочери банкира революционными идеями. Вера Шнауберг увлеклась молодым человеком с длинными волосами и крамольными речами; дело шло к грехопадению с последующей помолвкой. Родители в отчаянии обратились к сыщику: спаси дуру! Алексей Николаевич не растерялся. Он через Филиппова подставил волосатому радикалу толерантку – проститутку-одиночку, не состоящую на учете и принимающую клиентов на секретной квартире. Полиция явилась в самый разгар действа, составила протокол. Помощник пристава ловко спровоцировал парня на скандальную реплику политического характера. Молодчиком занялось охранное отделение, вскрылись его связи с эсеровскими агитаторами. В результате крамольник вернулся к родителям в Ардатов, под надзор полиции, а барышня изучила протокол и узнала про толерантку…

Когда директором Департамента полиции стал Трусевич, он передал всю секретную агентуру в охранные отделения. В департаменте не осталось ни одного осведомителя, кроме «списка Благово», давно уже ставшего к тому времени «списком Лыкова». Алексей Николаевич ежегодно получал из сыскного кредита пять тысяч рублей, за ним была закреплена явочная квартира в Болотном переулке. Туда и вызвал статский советник осведа по телефону.

Давние знакомые встретились по-приятельски. Сыщик старался налаживать со своей агентурой дружеские отношения, помогал в житейских проблемах, и это всегда окупалось сторицей. Вот и сейчас он сперва расспросил финансиста про дочку – та собиралась замуж за приват-доцента университета (все лучше, чем нестриженый социалист!). Затем рассказал о внуке Ванечке, туркестанском уроженце. Сын Николай уже два месяца как служил в Персии. А внук с невесткой жили в соседнем с сыщиком подъезде, в доме на Каменноостровском бульваре. Поэтому Алексей Николаевич видел потомка почти каждый день.

Покалякав о том о сем, собеседники выпили чаю, и финансист вперил в полицейского вопросительный взгляд. Тот заговорил о деле:

– Я, Карл Владимирович, не случайно ввернул про Персию. Тут вот какая связь. Мы ищем человека, который по сути своей уголовный преступник крупного масштаба. И одновременно мануфактурист, торгует со Средней Азией. В частности, с Персией и Афганистаном. В больших оборотах. Есть подходящий под эти приметы человек в столичном деловом мире?

– В Москве такой есть, – сразу ответил Шнауберг.

Статский советник поморщился:

– Тот, кто меня интересует, – питерский.

– Хм… Точно он отсюда?

– Точно.

– Мошенник? Махинации с клиентскими суммами? Умышленное банкротство?

– Если бы, Карл Владимирович. Он атаман шайки громил. Разбойничий вожак. Кличка – Сорокоум. Дана за то, что действует всегда умно и последовательно, не допускает ошибок. Полиции ничего больше неизвестно. Как найти такого? Лишь по косвенным признакам. Например, торговля с персиянцами.

– Мануфактурист… – потер лоб отставной коллежский советник. – Они, почитай, все в Москве.

– Расскажите мне о персиянцах. Чем с ними торгуют наши промышленники?

– Да много чем. Железными изделиями, резиновыми, обувью, эмалью, сахаром…

– Сахаром? – обрадовался сыщик. – Мне есть кого спросить про сахар. Бродского, к примеру.

– Там сейчас падение продаж, – огорчил его финансист. – Когда в тысяча девятьсот втором году Россия не подписала Брюссельскую сахарную конвенцию, международные рынки для нас закрыли…

– Это отчего же? – обиделся за русских Лыков.

– Да за наш демпинг. Внутренние цены правительство держало высокими, через нормировку – слышали, наверное, такой термин? А внешние искусственно за счет этого занижало. Немцам с французами надоело терпеть, и нас на пять лет отлучили от европейского рынка. Тогда-то и наступил расцвет поставок сахара в Персию, поскольку она тоже не подписала конвенцию. Но в седьмом году мы опомнились, стали играть по правилам, и обороты резко упали. Мы по-прежнему поставляем туда много сахара, однако монополия кончилась.

Лыков тем не менее вписал эти сведения в блокнот. А Шнауберг продолжил: