Паутина

Солдат улыбнулся, сказал, что наступил день свободы, теперь избавимся навсегда от всех тиранов… Бой, сказал он, подходит к концу, красные войска сегодня или завтра войдут в Бухару. Он не воевал и воевать не хочет. Сюда он пришел за сыном, хочет вместе с сыном встречать красных аскеров….

Вдруг он встрепенулся, застонал, пытаясь приподняться на локтях.

— Пришли! — сказал он.

В ворота действительно стучали. Я замер. Стук повторился.

— Ака Мирзо, эй, ака Мирзо! — услышали мы голос Хамдамчи. Я улыбнулся и пошел открывать.

— Не бойтесь, — сказал я солдату, — это свои.

Хамдамча пришел с Ахрорходжой, оба держали в руках узлы. Хамдамча даже пошутил: «Эх вы, струсили, ворота заперли», — но мне было не до шуток: я спешил к себе в худжру, к раненому. Ему стало хуже, белый платок, которым я перевязал рану, окрасился кровью.

— Потерпите, вот только сожгу кусок кошмы…, — и я торопливо взялся за дело.

Кошма сгорела быстро, я посыпал горячей золой на рану и снова перевязал. Больного нужно было накормить. В худжре оказалась пара сухих лепешек, немного кишмиша, дыня. Я разжег самовар, расстелил дастархан, но тут в дверь постучали.

— Кто?

Хамдамча откликнулся. Я открыл дверь. Оба негодяя стояли на пороге с сияющими лицами.

— У вас гость? — спросил Хамдамча, входя в худжру.

Превозмогая боль, солдат сел и поздоровался. Ахрорходжа вначале не обратил на него внимания, но, когда привык к темноте, вдруг отшатнулся.

— Останкул? — спросил он испуганно.

— Ахрорходжа! — обрадовался солдат и облегченно вздохнул. — Слава богу! Где мой Мурадджан?

— Мурадджана вашего я отправил в кишлак, — сказал Ахрорходжа. — Что с вами? Что вы здесь делаете?

— Судьба! — уклончиво ответил Останкул, не желая открывать тайну, но — глупец, я ничего не понял — и рассказал о случившемся. Я думал Ахрорходжа обрадуется, похвалит своего родственника за мужество, но тот только покачал головой.

— Нехорошо сделали, Останкул, — сказал он. — «Шефиска» находят своих врагов и под землей.

— Что ж, найдут, так найдут, — от судьбы не уйдешь, — ответил Останкул. — Был бы Мурадджан здоров.

— В моем караван-сарае безопасно, — вставил Хамдамча. — Вы хорошо сделали, что здесь укрылись, ведь мы немного знакомы, а?.. Спите спокойно, я незлопамятный!

— Спасибо, — сердито сказал Останкул. — Если б я знал, что этот караван-сарай ваш, то будьте уверены, не доставил бы вам хлопот.

Хамдамча и Ахрорходжа переглянулись.

— Это моя худжра, — вмешался я, — и, пока жив, никому не позволю обидеть моего гостя. Вы не волнуйтесь, успокойтесь…

— Большое вам спасибо, только не стоит беспокоиться. Винтовку держать в руках, слава богу, я еще могу…

Останкул повернулся к Ахрорходже.

— Но я не могу больше видеть несправедливость и беззаконие, — сказал он. — Всякий, кто съедает долю другого, кто допускает насилие, — мой враг! Теперь, в революцию, я не намерен прощать. Потому я и схватился с «шефиской», а вы говорите, что сделал плохо!

— Я из жалости сказал, — притворился Ахрорходжа. — Сейчас сарбозы делают, что хотят, над ними нет начальников… Но вам лучше знать, как поступать.

Он поднялся, следом встал и Хамдамча.

— Не волнуйтесь, спите спокойно, — сказал он и льстиво добавил: — Когда закипит чай, позовите, мы с Ахрорходжой будем внизу…

Останкул задумался. Самовар вскипел, я заварил чай и налил ему. Он молча выпил.

— Мне кажется, отсюда лучше уйти, — сказал он, наконец. — И вы, если можете, уходите!

— О чем вы говорите? — самоуверенно ответил я. — Лучшего места вам нигде и никогда не найти. А если опасаетесь Хамдамчу….

— Да, Хамдамча мне не нравится. Вор вора, говорят, видит издалека, вот они и спелись с Ахрорходжой. Сегодня я чуть не пристрелил Хамдамчу. Я видел, как он взламывал лавку, и помешал ему. Он испугался, поднял руки вверх… Он сказал, что эта лавка его брата, но я хорошо знаю хозяина, эта лавка Саидходжи… А теперь вот встретились… Хамдамча злопамятен, да и случай удобный…

— Нет, неужели…

Я не договорил: дверь с треском распахнулась, в худжру ворвались трое или четверо «шефиска». Останкул пытался схватиться за винтовку, но не успел. На него навалились, скрутили, — и нас обоих, толкая в спины, злобно ругаясь, потащили вниз. У лестницы стояли Хамдамча с Ахрорходжой, рядом — дахбоши^[34] и еще два солдата, один с перевязанной рукой, — тот, что стрелял в Останкула.

— Этот? — ткнул дахбоши в Останкула.

— Этот, — ответил «шефиска».

— По роже видно, что большевистский шпион! А этот кто?

— Не знаю, наверно, его помощник.

— Заберите обоих, да искупятся перед богом мои грехи, — сказал дахбоши и обратился к Хамдамче: — Ну, а теперь, давай, друг, угощай!

— Всем, чем угодно, — подобострастно ответил Хамдамча.

Сарбозы потащили нас через двор, и, словно в полусне, я услышал, как кто-то сказал:

— Это же ака Мирзо! Он писал вам заявление…

Нас вытолкнули на улицу.

— Шагайте!

Мы шли, поддерживая друг друга. Солдаты гнали нас к яме за зданием медресе, но не прошли мы и десяти шагов, как за нами послышался голос дахбоши:

— Мирзо вернуть!