— Если тебя интересует мое мнение, то, по-моему, все это звучит очень странно. Что-то не похоже на Макса Стювезана, чтобы он обхаживал какого-то священника и помогал бороться за права бедняков.
— Но это в самом деле был Макс, он делает добрые дела, и именно поэтому я решила ничего не говорить. Может, он пытается оправдаться в собственных глазах после той аферы с «Уэстбридж», а если это так, то почему не дать ему такую возможность? Словом, у меня нет никакого права предавать его, я не собираюсь этого делать. Да и ты тоже.
— Нет, конечно, нет. Хотя, знаешь ли, это не очень справедливо по отношению к тем людям, которым он дорог, они должны были бы знать…
— Алан! Ты ведь обещал!
— Да, знаю, но, видишь ли, репортеры… полиция… такие люди действительно не должны ничего знать, Но как же его друзья?
— Если бы он хотел, чтобы они знали, то сам давно бы сообщил.
— Знаешь, не так-то просто взять трубку телефона и сказать: «Привет, старина, это Макс Стювезан. Ты думаешь, что меня уже столько месяцев нет в живых, но дело в том, что…»
Яна рассмеялась, но на душе у нее стало неспокойно.
— Ты обещал, что все останется между нами.
Он пожал плечами.
— Как скажешь. А теперь, может, хватит о Максе? Я не видел тебя восемь месяцев и, по-моему…
— Да, — сказала Яна и обвила его шею руками. — Да, это было бы чудесно.
— И ты останешься у меня на выходные?
— Да. Я сказала родителям, что приеду в понедельник.
— Ну, тогда можно выбросить всю эту историю из головы. До понедельника еще целых три дня.
В середине следующей недели, отправившись в клуб, Алан случайно встретил там в баре Дентона Лонгуорта и по большому секрету рассказал тому, что, оказывается, его закадычный друг Макс Стювезан жив-здоров и живет во Франции, где-то неподалеку от Кавайона.
Глава 15
Гарт запер на ключ пробирки с пробами крови мышей в холодильнике кабинета, запер сам кабинет, вышел из биологического корпуса, с треском захлопнул и запер эту дверь. Вне себя от гнева и огорчения, он почти бежал по территории университетского городка. Он был зол на Лу, на самого себя и так расстроен внезапным предательством, что ему казалось, будто он получил удар ниже пояса. Хотя был уже первый час ночи, влажный и жаркий воздух казался плотной завесой. Ветерка, который обычно дул со стороны озера, не было; уличные фонари расплывались во влажной атмосфере, а деревья словно поникли и погрузились в сон. В университетском городке царила такая тишина, что шаги Гарта гулко отдавались по вымощенной булыжником мостовой аллеи. В окнах студенческого общежития горел свет, и он мысленно представил себе студентов, веселившихся сейчас, поздно вечером в пятницу, на дружеских пирушках или склонившихся над книгами за письменными столами и в креслах. Может быть, за одним из этих окон Лу Чжэнь пишет сейчас домашним письмо о том, что глубокоуважаемый профессор Андерсен собирается на днях отослать его работу в научный журнал; что многие годы тяжелого труда и самопожертвования увенчаются, наконец, всеобщим признанием и триумфальным возвращением в Китай.
Почти триумфальным, мелькнула у Гарта мысль. Глубокоуважаемый профессор допустил оплошность, поставил свою подпись под фальшивкой и почти отослал ее по назначению, чтобы все увидели, с чем имеют дело.
Повернув, он не спеша прошел через высокие готические ворота в дальнем конце университетского городка, мимо спящих домов и направился по пустынным улицам домой. Его дом сиял светом: на крыльце ярко горели фонари, причудливой формы окна спальни на верхнем этаже манили его. Открыв входную дверь, он вошел в дом и через две ступеньки понесся вверх по лестнице. Сабрина стояла посреди спальни и, увидев его, двинулась навстречу, обняла его и поцеловала. Он почувствовал, что напряжение постепенно спадает.
Она улыбнулась ему.
— Кофе и торт в библиотеке. Может, ты хочешь выпить?
— Сначала что-нибудь выпью, а потом кофе. Спасибо, любовь моя.
Обняв друг друга за талию, они сошли по лестнице вниз. Гарт чувствовал ее гибкое тело под тонким шелком платья, мягкую грациозность, с которой она передвигалась, силу, с которой прижимала его к себе, стараясь идти с ним в ногу. Он не переставал удивляться тому, что всякий раз, когда он приходил домой, ярко горел свет и его ждала любящая женщина.
— Господи, как же хорошо с тобой! Я так зол, черт побери, что единственное, чего мне хочется — это поговорить обо всем с тобой.