Темплетон в последний раз долгим взглядом осмотрел поле битвы. За целый день наблюдения в подзорную трубу он не заметил ничего, что могло бы заинтересовать майора или генералов, которым тот обязан был делать регулярные доклады. Место для площадки, с которой запускался шар, было выбрано неудачно. Только разведчик конфедератов мог бы извлечь пользу для себя, глядя вниз на дороги и речки, ведущие к заливу.
Но для самого Темплетона и нескольких его тайных друзей внизу было много интересного. Для его целей это воздушное путешествие было весьма кстати.
Шар спускался вниз. Темплетон почувствовал, как к его ногам и сердцу возвращается вес. Ощущение было такое, что он летит на воздушном змее, а не на висящем в воздухе пузыре, впервые поднявшемся вверх нынешним утром.
Стоя в качающейся корзине, сплетенной из жестких толстых веток, он вынужден был опираться то на одну, то на другую ногу. Люди внизу стали увеличиваться в размерах; они, задрав головы, что-то кричали и махали руками. Тени от веревок скользили по травяным склонам, изгибаясь и переплетаясь друг с другом по мере спуска шара. Еще было время в последний раз оглядеть местность; и вот земля подплыла совсем близко. Последняя сотня футов казалась самой быстрой. Со скрежетом и треском корзина стукнулась о землю и сильно наклонилась набок, угрожая выкинуть Темплетона наружу. Он лежал на боку, вцепившись в корзину всем телом и мечтая, чтобы когда-нибудь окончилась бешеная скачка травы и кустарника перед его глазами.
Наконец корзина остановилась, и Темплетон, приподняв голову, увидел, как его окружают бегущие, одетые в ботинки ноги. Он перевернулся на спину и посмотрел вверх.
— Все в порядке, сэр? — спросил один из солдат.
Темплетон сделал глубокий вдох и рывком сел. Выпутавшись из веревок, он ухмыльнулся и, сделав театральный поклон, произнес:
— Великолепно!
Вокруг него суетились остатки неукомплектованной специальной бригады, все солдаты которой демонстрировали свою озабоченность и старание. Весь день они бездельничали, ожидая возвращения воздухоплавателя, и вот теперь старались компенсировать свое бездействие. Грубые руки солдат хлопали его по спине и ерошили кудрявые черные волосы на голове. Их радостные лица как бы отражали его собственную широкую улыбку.
Темплетон не возражал против подобного льстивого обращения, после получения разрешения на полет он готов был смириться с чем угодно — дело стоило того.
Поприветствовав его должным образом, солдаты стали осматривать шар. Неуклюже переваливаясь через кусты, удерживаемый натянутыми веревками, он был похож на загарпуненного кита, рвущегося на свободу. Темплетон залихватски провел тыльной стороной ладони по усам, подтянул ремень и быстрым шагом покинул место приземления.
Значительно позже, глубокой ночью Темплетон открыл глаза и начал вслушиваться в тишину, установившуюся над лагерем. От свободы его отделяли только один-два часовых, и он был достаточно тренирован и искусен, чтобы избежать их внимания. Он тихо оделся и незаметно выскользнул из палатки, стараясь не разбудить спящих в ней солдат. При свете звезд он, пригнувшись, подкрался к стоящим на привязи лошадям и некоторое время успокаивал их, чтобы они не выдали его присутствия. Ему приглянулась длинноногая лошадь черной масти, которая до войны, вероятнее всего, участвовала в скачках с препятствиями. Он отвязал ее и увел в темную ночь.
Темплетон любил такие ночи, когда он покидал лагерь. Его будут искать, заносить в списки, оглашать эти списки и, когда он в конце концов вернется, зубоскалить над ним. Он всегда возвращался, таким образом избегая дезертирского списка, а поскольку война нуждалась в нем, то немедленного наказания никогда не следовало, а потом и вовсе об этом забывали.
Он шел, ведя за собой лошадь, и весело улыбался ночным звездам. Это длилось, как правило, не слишком долго, но все же в течение некоторого времени он был свободен. При этой мысли его сердце учащенно забилось. Свобода! Могло ли быть что-нибудь, кроме, разумеется, самой жизни, дороже свободы?
Он был свободен. Одним махом он взлетел на лошадь и поехал без седла, управляя при помощи поводка. Он скакал, может быть, чуть быстрее, чем следовало бы это делать в ночи. Он ехал уже несколько часов. Высоко в небе звезды ревниво уходили за горизонт, совершая свой веками определенный путь, совершенно несвободные в своем движении.
Повсюду чувствовался слабый, неустойчивый запах пороха, не исчезавший даже после того, как Темплетон отъехал достаточно далеко. Но даже его постоянное напоминание о войне не могло омрачить его радостного настроения. Он имел больше чем свободу: он имел определенное место назначения и свидание на этом месте.
Незадолго до трех часов ночи Темплетон подъехал к воротам небольшого одинокого жилого дома на ферме. Доски забора были глубоко прибиты гвоздями к кипарисовым деревьям, окружавшим ферму. Поленившись слезть и открыть ворота, Темплетон попытался заставить лошадь совершить что-то наподобие прыжка, но та, не видя забора, отказалась подчиниться и резко остановилась.