Они лежали в небольшой дренажной штольне под мостом с низкими орнаментальными арками. Прямо на них лилась тонкая струйка холодной воды. На том месте, где была дыра, виднелся белый пузырь с такой же шелковой оболочкой, какую разрезала Шарлин; пузырь находился прямо над ними — на обратной поверхности бетонного моста в углублении, где мало кто мог обратить на него внимание.
— Куда же мы, черт возьми, попали? — поинтересовался Мэддок.
— Слезь с меня, и мы попробуем узнать это.
Мэддок, действительно, почти лежал на Шарлин после того, как они пролезли сюда. Смущенного этим, как ему показалось, непристойным, интимным контактом, Мэддока словно ветром сдуло в сторону. Попав в какую-то канаву, по которой текла вода, он при этом еще и промок насквозь. Шарлин выбралась из-под моста, затем наклонилась и протянула Мэддоку руку, чтобы помочь ему выбраться.
Была ночь, но небо светилось каким-то странным жемчужным светом, словно луна где-то за облаками была раз в сто ярче обычной. Мэддока поразили незнакомые остроконечные деревья, которые он смог разглядеть у подножия холма. Воздух был благословенно прохладным после изнуряющей жары пустыни, в которой Мэддок побывал совсем недавно. Он был прохладный и имел остро-соленый запах моря, который Мэддок очень хорошо знал и любил, живя на побережье. Он почувствовал и другие запахи: характерный запах нефти и смолы, идущий от промышленных предприятий, свежий ночной запах парка, аромат каких-то неизвестных ему цветов.
Шарлин шла впереди, а Мэддок следовал за ней, широко раскрыв глаза и вертя головой во все стороны, чтобы получше все рассмотреть. Почему ночь такая светлая? Может быть, скоро должен наступить рассвет? Но свет шел со всех сторон, в том числе и прямо сверху. Он подошел к Шарлин, которая уже стояла у низкой толстой стены из белого кирпича. За стеной был холм, на вершине которого они сейчас стояли, он круто спускался вниз к большому городу.
У Мэддока екнуло сердце от развернувшейся перед ним красоты. Первое, что он увидел, были огни.
Их число было бесконечно; каждый из огоньков сам по себе был крошечным и слабым, но их изобилие создавало чрезвычайно впечатляющий световой эффект. Огни образовывали огромные гроздья и цепи самых разных цветов, хотя преобладали белый и золотисто-желтый. Некоторые огни, двигаясь, образовывали неторопливо текущие реки, но большинство были неподвижны и как бы формировали огненный каркас большого города. Огни взбирались вверх по холмам, переваливали через них и стремились дальше, к другим холмам.
Все это кончалось вдали у черного залива, с черным пространством которого огни соперничать не могли. Но по тому, как они отражались в этом пространстве, Мэддок безошибочно узнал море. Оно словно поглощало огни, успокаивая и гася их. Он, однако, посмотрел еще дальше и увидел, что там, вдали вновь появились огни, как бы утверждая окончательно свою победу над морем. Еще он увидал длинные арки огней вдоль канатов огромного моста, а также огоньки, несущиеся по самому мосту, исчезающие вдали и появляющиеся вновь, не обращая на воду внизу никакого внимания.
Высоко в небе нависло тяжелое облако, словно образующее над городом плоский потолок, от поверхности которого отражался свет самого города, и казалось, что свет этот вообще не имеет источника. Если бы не размеры всего этого, у Мэддока возникло бы ощущение, что он все еще находится в пещере.
— Это прекрасно, — прошептал он тихо, как будто боясь разрушить этот волшебный мир огней.
Несмотря на то что движущиеся огни заполнили почти все пространство, ночь была очень тихой.
— Я так и знала, что ты вечерний ходок, — кивнула Шарлин. — Неудивительно, что ты наделал столько шума из-за небольшого количества солнечного света.
Мэддок выпрямился:
— А что, если я создан для более поздних часов? Я ведь частенько выпивал с приятелями уже после того, как закрывались последние таверны. А какой твой любимый час?
Он ожидал, что она предпочитает день, солнце и его огонь. Но вместо этого она помолчала некоторое время и затем как-то невнятно ответила:
— У меня нет любимого времени суток. — Она грустно посмотрела на него: — Что-то испортилось во всех этих временах.
— Не скажи. Возможно, в них осталось и что-то хорошее.
Шарлин усмехнулась:
— Я думаю, что по всем психологическим тестам ты имел бы хорошие показатели. Тип «каппа» — индивидуальность или, может быть, тип «тау» — оптимист. — Она нахмурилась: — Почему-то все провинциалы всегда выбирают ночь.
— Я не выбирал ночь, — сказал Мэддок угрюмо. — Она выбрала меня.
Шарлин снова пошла вперед. Мэддок, слегка отстав, следовал за ней, осторожно выбирая, куда ставить ногу.
— Что же это все-таки было такое? — спросила она через некоторое время.
Они прошли только часть склона холма, и Мэддок не уставал восхищаться ошеломляющей красотой города.
— Ты имеешь в виду ту голодную и слюнявую штуку, которая набросилась на нас?
— Ну да.
— Не знаю. Раньше я ее никогда не встречал. — От этих воспоминаний у Мэддока даже зачесались руки. — Надеюсь, что видел ее в последний раз.