Паутина прошлого

Волну поднял адвокат Юберевой (оказывается, у нее сегодня проходило слушание дела об опеке – бывший муж подал иск). По мнению адвоката, шансы получить опеку у него были вполне ощутимые: Маша не справлялась с сыном-подростком. Одиннадцатилетний обормот прогуливал школу, дерзил, дрался. Только благодаря погонам Маше удалось замять несколько мелких краж. Скрепя сердце она согласилась на консультацию школьного психолога, и это стало ее главной ошибкой: в составленном заключении говорилось о том, что мальчик сильно привязан к отцу и для него предпочтительнее проживание с папой. К тому же переезд в небольшой закрытый город, где проживал отец, оградил бы мальчика от влияния дурной компании. Но Маша, сильно привязанная к сыну, была резко против переезда. Она никак не могла пропустить слушание: неявка добавляла очередную ложку дегтя в и без того не наполненный медом котел отношений.

Первым забеспокоился адвокат, когда не смог дозвониться до клиентки. Зная, что она собиралась зайти в Следком (поднять старые связи и найти поддержку), он начал поиски оттуда. Поблизости от здания Следкома обнаружили припаркованную машину Юберевой, потом нашлись те, кто видел, как она выходила из здания. Просмотрели записи ближайшей камеры наблюдения, где было видно, как Маша разговаривает с какой-то женщиной. А дальше произошло непонятное – камера вдруг вышла из строя, а Маша пропала.

Времени прошло всего ничего, а Кравченко узнал на удивление много, хотя произошедшее напрямую его не касалось. Прямо кумушкины посиделки, а не Следственный комитет.

Но теперь стало понятно, почему Маша выглядела расстроенной и озабоченной одновременно. Будь у Брагина сын, он тоже боролся бы за него. Или, понимая, что не справляется и с другой половиной сыну будет лучше, отпустил бы? Пожалуй, только женщины способны самоотверженно и беззаветно биться за близких. Вспомнилась еще одна женщина, которая вот так же десять лет назад самозабвенно боролась за брата. У него тогда не хватило духу с ней попрощаться, а потом, через полтора года, не хватило духу сказать «здравствуй».

Да что это с ним сегодня? Совсем раскис. Вечер неприятных воспоминаний? Или проснувшаяся вдруг совесть дает о себе знать – то убийство девятилетней давности, которое он расследовал вместе с Юберевой и не смог довести до конца, потому что пришлось уехать. Расклад был простой: или снимать погоны и уходить из органов, или отправиться в Ростов. «Посидишь там месячишко, пока тут все уляжется», – сказало тогда начальство. Но «месячишко» растянулось на полтора года. Когда он вернулся в Петербург, дело давно было закончено, Юберева управилась быстро, а потом его завертело-закружило новое расследование, и то давнее убийство забылось, лишь папка с документами осталась лежать на дальней полке шкафа. Только если бы не командировка в Ростов, наломал бы он дров. Да он их и наломал, без «бы».

Начался дождь. Хмурый, питерский. За усеянным мелкими брызгами лобовым стеклом машины город расползался, таял в тумане, казался невозможной, немыслимой иллюзией, в которой творятся странные вещи. И все последние события тоже казались чьей-то дурной шуткой, злобной фантасмагорией. Брагин чувствовал себя так, будто попал в чей-то зловещий сон. В реальном Петербурге, его городе, ничего подобного произойти не могло.

Это все болезнь, эта странная эпидемия, она отравляет жизнь и наводит морок. Тревожит прошлое, пугает будущим, обескураживает настоящим. Как не сойти с ума, не скатиться в безумие?

Ему вдруг захотелось увидеть Кристину. Умные, понимающие глаза, ободряющая улыбка и ощущение покоя и надежности, которые она всегда в него вселяла, – именно то, что сейчас необходимо. Она – тот якорь, который удержит его в реальном мире. Она сумеет привести его в порядок. Не даст провалиться в прошлое, где на него нахлынет чувство вины.

Брагин засуетился, схватил телефон и набрал знакомый номер. Кристина ответила сразу. Да, вечер у нее свободен. Да, она с удовольствием куда-нибудь сходит. Прямо сейчас? Почему бы и нет…

Кристину он подхватил у метро. Издалека заметил ее яркий зонт с рисунком Эйфелевой башни.

– Куда мы поедем? – поинтересовалась она, усаживаясь в машину.

– В ресторан, – самодовольно хмыкнул Брагин.

Мысль сводить Кристину в то кафе, где он завтракал с Кравченко, пришла в голову внезапно, но заметно улучшила настроение. Или настроение улучшилось от мыслей о Кристине? Дождь все еще шел, только город уже не казался призраком, а был обычным мокрым и не слишком приветливым Петербургом.

– Ресторан? – удивилась Кристина. – Ничего же не работает.

– Для меня – работает, – понизив голос, заговорщицки прошептал Брагин. – Это спикизи-бар.

– Спикизи? От английского speak easy – «говори тихо»?

– Да. В Америке во времена сухого закона, когда продажа алкоголя была запрещена, процветали подпольные заведения – спикизи-бары. Туда пускали только постоянных клиентов и тех, кого они привели с собой. Чтобы войти, нужно было назвать пароль. Но мы не в Америке двадцатых годов…