Паутина

Потом до полуночи они разбирались с показаниями, с пострадавшими и пленными, общались с прессой — Кингсли в конце не выдержал и выхватил перо у одной из самых назойливых журналисток. Гарри успел отправить сов детям и Гермионе, которая была с Альбусом дома, чтобы они не беспокоились, прочитав в газетах о происшествии.

Он вернулся в тихий дом, где в гостиной была оставлена свеча. В кухне на столе, накрытый крышкой, стоял для него ужин, а под тарелкой — картинка, которую нарисовал для него Альбус. Гарри устало поел, а потом поднялся к себе, ощущая пустоту внутри. Каким-то далеким воспоминанием колыхнулась в голове мысль, что Джинни никогда не ложилась спать, не дождавшись его. Он очень сердился на нее сначала, а потом привык. Привык возвращаться в дом, зная, что там его ждут.

Здесь его тоже ждали, но по-другому. Словно давая свободу. Свободу вернуться, когда ему потребуется домашнее тепло, словно освобождая от задней мысли о том, что кто-то из-за него не спит. Освобождая от вины за свое отсутствие дома.

Он стоял перед окном и смотрел, как лунный свет играет на островках снега. В окне дома напротив уже стояла тыква, напоминая, что через два дня — Хэллоуин. Где-то лаяла собака, по дороге пронеслась одинокая машина.

Гарри поднял руку и провел по свежему рубцу. Он не позволил наложить повязку — из-за смехотворного пореза. В камине шумно развалилось полено. Огонь наполнял спальню теплом и светом, но Гарри бил легкий озноб, наверное, из-за спада напряжения, что весь день им владело. Лунный свет падал на его испещренную шрамами грудь, на руки, засунутые в карманы брюк.

Спать не хотелось. Неполная луна, выглядывая из-за облаков, тревожила душу. Да и зачем спать, если во сне все равно нет покоя?

Гарри, вспомнив, взял с тумбочки палочку и наложил заглушающие чары на комнату. Он не хотел, чтобы Гермиона или Альбус опять услышали его крик во сне. Он так делал теперь каждую ночь, не желая их тревожить. Он не хотел, чтобы его ада касался кто-то еще, чтобы кто-то другой, ни в чем не виноватый, видел то, что видит он.

День за днем. Туннель. Лица. Дыхание.

Ночь за ночью. Словно сражение за его душу. Дамблдор. Волан-де-Морт. Мать оборотня. Сам мальчик. Люпин. Грейбек…

Гарри закрыл глаза, чувствуя, как бешенно колотится его сердце. Потом с силой зажмурился, пытаясь не пустить воспоминания. Но когда он уставал или нервничал, им было проще прорваться, проще подчинить его волю себе.

Он застонал, понимая, что опять погружается в пучину своей вины. Картинки, образы, голоса… С каждым днем с тех пор, как погибла Джинни, они становились все четче, все ярче, все мучительнее. Наверное, это конец. Наверное, однажды он уже не найдет в себе сил вернуться, вынырнуть, отодвинуть в глубину души этот ад.

И была лишь одна мысль: быстрее бы. Потому что было невыносимо… Потому что в такие моменты он не мог думать о детях, о других близких людях. Он вообще не мог думать.

Теплые руки коснулись его плеч. Гарри осознал, что сидит на полу, вжимая голову в колени, как раньше, как уже сотни раз до этого пытался спрятаться от себя самого.

Гермиона.

— Почему ты прячешься? — прошептала она, садясь перед ним и заставляя смотреть в свои глаза. — Почему заставляешь себя быть одиноким перед этой бездной?

— Потому что это моя бездна, — ответил Гарри, остро чувствуя ее нежные ладони на плечах. — Почему ты не спишь?

— Я слышала какой-то шум и проснулась. Лежала, думая, что это ты вернулся… Потом встала и решила проверить, — она опустила взгляд и, наверное, увидела свежий рубец на плече. — Господи, Гарри, тебя ранили?

— Пустяки, — он поднялся, отстраняясь. Отгораживаясь. Нет, отгораживая ее от себя самого. Гарри отвернулся, снова глядя на луну, не в силах не смотреть.

— Здесь заглушающие чары, — вдруг сказала она. Он обернулся — в ее руке была его палочка, видимо, подобранная с пола. — Гарри, зачем ты это делаешь? Зачем стараешься замкнуться в себе? Зачем отталкиваешь… меня?

Он резко отшатнулся от нее, от ее голоса.

— Потому что все неправильно, потому что я не хочу, чтобы ты стала частью моего мира. Этот мир сгубит тебя…

— Раньше я всегда была частью твоего мира, — спокойно отметила она.

Гарри устало прикрыл глаза:

— Раньше был Рон. Он всегда мог прийти и увести тебя… Раньше у тебя был свой мир, куда ты легко возвращалась…

Он вздрогнул, когда ощутил ее дыхание рядом. В ее глазах отражался лунный свет.

— Ты не пускаешь меня в свой мир, и я понимаю, почему… — прошептала она, вдруг протянув руку и коснувшись его щеки. Гарри был не в силах сдержать эту ласку, но и не в силах отстраниться от ее руки. — Тогда разреши мне взять тебя в мой мир, хотя бы ненадолго…

Ее мир? Что она имела в виду? Гарри тяжело дышал, не понимая уже ничего. Он хотел, чтобы она ушла, чтобы оставила его с самим собой, с его адом, чтобы она никогда не касалась этой бездны, чтобы она никогда не узнала, что это значит…

Ее рука легла на его грудь, покрытую шрамами. Гарри открыл глаза и следил за ее пальцем, очерчивавшим все линии.