Паутина

Гермиона верила, что, когда Ксения очнется, ей станет легче жить, легче, потому что над ней уже не будет довлеть пророчество, она не будет все время ждать того момента, когда в ее жизнь ворвется чужая воля, оглашенная много лет назад.

Ксении всего семнадцать, девчонка. Но такая взрослая, такая серьезная. Чужие души. Наверное, это они наложили отпечаток на эту девочку с такими холодными, но умными глазами. В чем-то она была похожа на Розу. И на саму Гермиону в эти годы. Слава Мерлину, в жизни сегодняшнего поколения студентов Хогвартса не было того, что в их семнадцать лет. Ее дочь и эта девочка не узнают, что такое сражаться, проливая кровь, защищая своих родных и друзей, весь мир, себя. Они не должны видеть, как погибают родные и близкие. Не должны убивать, чтобы выжить самим.

— Как она? — Гермиона подняла глаза на мадам Помфри, которая подошла к постели Ксении, неся какое-то зелье.

— Жар постепенно спадает, так что волноваться уже не нужно, — тепло улыбнулась целительница, смазывая смоченной в зелье марлей виски девушки. — Ей просто нужны силы. Да и вам тоже…

Гермиона присела в кресло и приняла протянутую мадам Помфри чашку. Выпила, содрогаясь от жара, что охватил ее изнутри. Но все же это зелье было ей нужно, потому что туннель Гарри вычерпал из нее слишком многое.

Гарри… Знала ли она о том, что могла увидеть там, внутри его разбитой души, растерзанного сердца? Знала. Но не была все же готова. Не была готова слышать крик ребенка и видеть его большие, зеленые глаза, полные детской растерянности и невинности. Была готова к теням, к боли, к скорби, но не к ребенку, который держался за стены страшного туннеля.

Значит, вот что за крик разрывал его сердце столько лет, вот что за надрыв был в его глазах… Ребенок, брошенный посреди туннеля, что раньше был его домом, полным любви и смеха. Всего лишь маленький мальчик. Мальчик с вдребезги разбитой душой.

Гермиона поняла это, когда увидела детей Гарри. Детей, воспоминания о которых еще хранил в себе уходящий, ускользающий Гарри. Увидела Альбуса, вспомнила, поняла. Наверное, именно это спасло их обоих. Ее понимание.

Книги… Сколько книг она прочла за те сутки, что прошли между разговором вот здесь, в больничном крыле, и магическим заклинанием, произнесенным мягким голосом целительницы душ. Но ни одна не дала ответа на то, как же сотворить свет из мрака. И что значит «стать чьим-то источником».

Гермиона тяжело вздохнула, провожая взглядом мадам Помфри. Сколько раз книги спасали и помогали, но они были бесполезны там, где дело касалось судеб, чувств, секунд, что отделяли жизнь от смерти, спасение от полного краха.

Пророчество. Снова пророчество вмешалось в их жизнь. В первый раз — чтобы разрушить хрупкий мир Гарри, во второй — чтобы спасти, чтобы подарить надежду.

Ей удалось, Ксении удалось провести ее и дать шанс Гарри. И он смог — смог сделать свой выбор. Оказывается, у него тоже был выбор — остаться в вечной тьме, тем самым отнимая шанс на свет не только у себя, но и у Гермионы, или шагнуть к свету, что она создала для него.

Он выбрал шаг, каким бы трудным он не оказался для Гарри. Он поступил так, как мог поступить только Гарри Поттер — он отказался от вечного покоя тьмы, чтобы спасти ее. Гермиона была уверена — он опять не думал о себе. Он вышел оттуда, — почти седой, усталый — но вышел, чтобы вывести ее.

Что он видел? Чем был для него тот свет, что ослепил, обессилил Гермиону? Она не знала и, наверное, никогда не узнает. Главное — он сделал этот шаг, и Ксения не зря принесла эту жертву. Гарри ожил.

Его глаза. Зеленые глаза за стеклами очков. Они стали другими. Давно забытыми. Живыми… Она видела, как он был потерян, как тяжело он дышал, когда вошел в гостиную. Она видела все — и чувствовала. Ведь чужая душа ранит сильнее мыслей, а шрамы от мыслей остались на теле Рона навсегда…

Рон… Видел бы ты, как своими руками ты сотворил еще один виток ада внутри Гарри. Видел бы ты того мальчика у входа в туннель, того мальчика, образ которого так долго жил в растерзанной душе нашего Гарри. Мы никогда с тобой даже не думали о том, как давно он уже перестал быть ребенком. Мы приняли его таким, каким он был там, в поезде, когда мы впервые ехали в Хогвартс. Мы приняли его взрослые глаза, его не детскую серьезность как должное. Мы с тобой не смогли понять его… Мы думали, что знаем его, но нет, мы никогда не знали того мальчика с невинными глазами и шелком волос, что когда-то утратил детство. Детство нашего Гарри было разрушено под дьявольский смех и зеленые отсветы.

Недоласканный. Недолюбленный. Покинутый. Один в огромном и чужом мире.

Дамблдор, профессор, что же вы сделали? Да, вы сохраняли ему жизнь с того дня, как Хагрид забрал Гарри из развалин его дома. Но вы забыли там кое-что, вы забыли там любовь и заботу, которая нужна была этому малышу, завернутому в пеленки и оставленному на крыльце чужого дома. Вы спасали его жизнь, но вы уже тогда рвали его душу. Знали ли вы, профессор? Думаю, знали. Потому что вы опять рассчитали все правильно.