Павел Дыбенко. Пуля в затылок в конце коридора

После обеда нас маршал Егоров пригласил в биллиардную, где мы, балагуря, смеясь и остроумничая, проиграли втроем до 24.00, когда были приглашены маршалом к столу. Дамы играли за этим же столом в карты, а мы втроем стали ужинать. На столе была одна бутылка красного вина и ситро. Я пил ситро, маршал с т. Хрулевым вино. Мало-помалу разговор, перепрыгивая с одной темы на другую, наконец, был твердо направлен маршалом в русло исторических событий гражданской войны и предвоенного периода лета и осени 1917 г. Маршал, говоря о своей персоне, явно старался придать ей особо важное значение в исторических событиях. Говоря о событиях в Киеве осени 1917 г., он в возмущенно-презрительном тоне отзывался не только о Гамарнике, который был в то время в Киеве, но и обо всей киевской большевистской организации, вопрошая, где были тогда эти Горкомы и Губкомы, когда меня полковника вся многотысячная масса солдат и граждане Киева несли на руках по Крещатику до самого вокзала. Где были тогда Гамарники с Губкомом и Горкомом, когда на митингах выступая меньшевик требовал моей и Крыленко казни? Они все попрятались, Крыленко скрылся и был где-то в Чернобыльском округе арестован, а я, левый эсер, оставшись лицо к лицу с многотысячной массой, добился ее расположения к себе и к власти Советов, и она меня (масса) несла по всему городу на руках. Это противопоставление себя Губкому и Горкому, это яканье и самолюбование невольно по своей театральности напоминало "торжественный въезд" Корнилова в Москву на Совещание. Возбуждаясь с каждым стаканом вина все больше, и рисуя последующие картины триумфальных его побед над массой, которой он всегда говорил речи в стиле приказов, маршал перешел к событиям под Царицыном и на Южном фронте, продолжая в том же возбужденном тоне рисовать картины необычайной смелости мысли и действия. Дальше, почти крича, стал уже возмущенно доказывать, что после гражданской войны, после столь блестящих побед на Южном фронте по разгрому Деникина, по созданию 1-й Конной армии (которую он, по существу, создал еще под Царицыном), по разгрому белополяков, по тем действиям, которыми могут и должны гордиться вся страна и партия, а между тем его Фрунзе в свое время сплавил в Китай, отнесся к нему весьма и весьма несправедливо, отдали его в Китае в подчинение Карахана, а когда он благодаря своей настойчивости перед ЦК вырвался из Китая, то ничего не нашли лучшего, как использовать его, Егорова, на промышленности. Я это считал и считаю, подчеркивающе заявил маршал, было величайшим издевательством над собой со стороны Фрунзе.

Переходя затем к последующему периоду и вспоминая ряд незаслуженных обид, нанесенных ему Фрунзе, он в возмущенном и непочтительном тоне отзывался о Фрунзе, противопоставляя его действия на других фронтах гражданской войны с действиями Фрунзе, и они рисовались как малозначащие, посредственные и не главные, не решающие. Из этого всего можно было вынести совершенно определенное заключение, что Фрунзе зря был раздут в государственную величину, а Егоров умышленно отодвигался на задний план, затирался и всячески третировался.

В исторических работах, статьях, изобразительном искусстве всегда, везде и всюду умышленно нарочито замалчивалось, затиралось имя Егорова и, переходя все в более возмущенное состояние, маршал прямо заявил: "Разве Вы не знаете, что когда речь заходит о гражданской войне, то все везде и всюду кричат до хрипоты, что все сделали Сталин и Ворошилов, а где же я был, почему не говорят обо мне?! Почему борьба под Царицыном, создание Конной армии, разгром Деникина и белополяков приписывается только Сталину и Ворошилову. Это смешно, глупо и позорно! Да, да позорно, возмущенно крича, повторял маршал, особенно подчеркивая, что на Западе все смеются, когда слышат, читают и видят отображенное в литературе, живописи, в искусстве. Возьмите картину "Приезд Сталина в 1-ю Конную армию". Разве там был один Сталин, разве не было там командующего, а почему меня нет рядом со Сталиным!? Ведь это же позор, кто же разрабатывал, кто руководил всеми операциями. Разве один Сталин, а почему же меня нет рядом со Сталиным, кричал маршал.