При переезде границы близ Гродны принца встретили местные русские власти, затем, по прибытии в Гродну, начались приемы, парады, торжественные обеды, что весьма быстро принцу наскучило и утомило его. Утешительницей явилась прекрасная молодая полька, хозяйка того дома, где принц остановился. Она обедала с ним и образ ее снился ночью Евгению. Новые торжества, приемы и парады разных частей местных войск настолько утомили его высочество, что, вернувшись домой, он ударился в слезы. Тут прекрасная хозяйка наедине, отбросив в сторону всякие этикеты, прижимала генеральчика к груди своей, с особенной нежностью гладила его по головке и старалась ему втолковать, что в мире сем сладкие эссенции никогда не доводится глотать без примеси к ним некоторой доли более горьких экстрактов, но что это не должно отвращать от наслаждения. После этого принц от души танцевал и чувствовал себя блаженным.
— И теперь образ прекрасной польки, мешаясь с образом театральной принцессы города Оппельна, возник в дремлющем воображении принца и окутал его продрогшие члены сладкой теплотой. Принц заснул крепко на торжественном ложе в парадном помещении шляхетного корпуса.
— Ваше высочество, извольте встать! Встать извольте!
Скрипучий голос барона Дибича безжалостно прервал сладкий предутренний сон принца.
— Извольте вставать! Костюмеры ждут! — продолжал будить барон.
Принц открыл глаза. В покой смотрело раннее, туманное, угрюмое утро. Но было еще очень сумрачно. Холод в спальне стоял нестерпимый и резал горло принца.
— Костюмеры должны по форме причесать ваше высочество, — объяснил барон Дибич, и пар валил из его рта клубами, — а это займет не мало времени.
Делать нечего, принц принужден был покинуть кровать и, дрожа, всунуть ноги в туфли, а тело облачить в приготовленный шлафрок.
Затем он перешел в соседнюю уборную, тоже огромную комнату. Здесь находилось шесть костюмеров в сажень росту, поставлены были три скамьи, на одной из них уже сидел ротмистр фон Требра и один из костюмеров производил операцию над его головой. Вместо пудромантеля на плечах его был попросту рогожный куль.
Евгению предложено было тоже сесть на скамью и такой же рогожный пудромантель закрыл его плечи.
— А не то промочишь белье! — объяснил гигант-костюмер.
Взяв довольно тупые ножницы, он остриг переднюю часть головы принца под гребенку, а затем начал с товарищем натирать остриженное место мелко толченным мелом. Комната завертелась кругом принца, искры и слезы посыпались из глаз!
— Тише! Бога ради, тише! — взмолился он.
— Мы и так не крепко, ваше высочество! — уверяли костюмеры. И, видимо, они говорили правду, ибо в этот момент ротмистр фон Требра, за натирание мелом головы которого тоже принялись, но, видно, уже как следует, заорал во все горло, посылая костюмеров к дьяволу и уверяя, что они так сдерут с его головы скальп, как дикие американские индейцы.
— Сухой проделки на голове довольно! — решил хладнокровно старший костюмер. — Теперь только надо смочить да засушить!
Бедный принц задрожал.
— Начинай мокрую операцию! — скомандовал обер-костюмер.
— Хведор, подай артельного кваса! — фистулой крикнул другой обер-костюмер подручному.
Принесено было ведро солдатского артельного кваса и большой ковш. Костюмер стал против принца ровно в разрезе на две половины лица с ковшом квасу в руках.
Набрав российского квасу в рот, так что багровые щеки его надулись, как две половинки яблока, костюмер начал из уст своих, как из пожарной трубы, опрыскивать черепоздание немецкого принца.
Едва он увлажнил по шву головы, другой костюмер принялся обильно сыпать пуховкой на голову муку во всех направлениях.
— Прочесывай волосы! — скомандовал обер.
Костюмеры ухватили необыкновенных размеров гребни и с обеих сторон принялись усердно драть ими волосы принца, словно они имели дело с лошадиной гривой.
— Сидите смирно, ваше высочество, — сказал обер, когда прочесывание кончилось. — Не ворочайте головы. Дайте время образоваться клейстер-коре!
Оглянувшись, принц имел утешение увидеть, что барон и ротмистр на своих скамейках подверглись такой же операции и сидели в ожидании образования «клейстер-коры»…
В скорости принцу сзади в волосы привязали железный, длиной восьми вершков прут для образования косы по форме. Заплетя ее, дали просохнуть и вытащили вон прут. Коса затвердела и торчала трубой. Тут и пукли приделали войлочные, огромной натуры посредством согнутой дугой проволоки, которая огибала череп и держала войлочные фальконеты с обеих сторон на высоте уха.
Составившаяся из муки кора затвердела на черепе, как изверженная лава вулкана, мучительно натянув волосы. Тут послужила принцу предварительная школа в виде тугой косы. Он выносил прическу стоически.