Павел I без ретуши

Ничтожное происшествие навлекло на него взрыв отцовского гнева. Несколько гвардейских офицеров не оказали должного внимания при салютовании и были за то отправлены в крепость на несколько дней или часов. Вскоре выпущенные на свободу, они громко насмехались над этим наказанием. Это дошло до государя. Нельзя было… нанести ему более чувствительного оскорбления, как дав ему повод полагать, что издеваешься над его достоинством; вследствие сего он приказал этих офицеров снова посадить в крепость и угрожал им наказанием кнутом. Оба великие князья желали спасти невинных и низошли до того, что просили заступничества графа Кутайсова, любимца государя… Кутайсов действительно говорил императору в пользу этих офицеров, но, вероятно, не довольно горячо или не в надлежащую минуту, потому что потом советовал великим князьям более в это дело не вмешиваться… Благородный Александр… не удовольствовался этим жестокосердным ответом и решился лично обратиться к своему отцу с серьезными, но почтительными представлениями. Государь, кипя гневом, закричал: «Я знаю, ты давно уже ведешь заговор против меня!» — и поднял на него палку. Великий князь отступил назад, а супруга его бросилась, чтобы его заслонить, и громко сказала: «Пусть он сперва ударит меня». Павел смутился, повернулся и ушел.

Из «Записок» Николая Александровича Саблукова:

Александр был назначен шефом Семеновского, а Константин Измайловского полка. Александр, кроме того, был назначен военным губернатором Петербурга. Ему были подчинены военный комендант города, комендант крепости и петербургский обер-полицмейстер. Каждое утро в семь часов и каждый вечер в восемь великий князь подавал императору рапорт. При этом необходимо было отдавать отчет о мельчайших подробностях, относящихся до гарнизона, до всех караулов города, до конных патрулей, разъезжавших в нем и в его окрестностях, и за малейшую ошибку давался строгий выговор. Великий князь Александр был еще молод, и характер его был робок: кроме того, он был близорук и немного глух; из сказанного можно заключить, что эта должность не была синекурой и стоила Александру многих бессонных ночей. Оба великих князя смертельно боялись своего отца, и когда он смотрел сколько-нибудь сердито, они бледнели и дрожали как осиновый лист. При этом они всегда искали покровительства у других, вместо того чтобы иметь возможность самим его оказывать, как это можно было ожидать, судя по высокому их положению. Вот почему они внушали мало уважения и были непопулярны.

Из «Юношеских воспоминаний» Евгения Вюртембергского:

…я наконец столкнулся в первый раз и с наследником престола. Сколько доброты и любезности светилось во взорах Александра!

Прелестный 23-летний юноша мимоходом проговорил мне какую-то любезность, более чтоб сделать удовольствие своему отцу, чем во внимание к моей собственной маленькой личности; но его обращение со всеми окружающими внушило мне к нему полнейшее обожание. Кружок, в котором я его приветствовал, был полон государственными сановниками. Между ними я услыхал фамилию одного героя, прославившегося под командою Суворова в Италии, и восторженно воскликнул: «Так это знаменитый князь Багратион?» Александр улыбнулся моему, может быть, несвоевременно выраженному любопытству, однако же подвел меня к нему [Багратиону], и князь, которому, как я видел, моя восторженность понравилась, взял меня ласково за руку и, указывая на великого князя, сказал: «Если вы хотите, принц, видеть что-нибудь замечательное, то вот смотрите на восходящее солнце России».

Константин, младший брат наследника, мускулистого, коренастого телосложения, с цветущим румянцем на щеках, очень походил на отца и считался вообще уступающим в кротости Александру.

Из «Записок» Марии Сергеевны Мухановой:

Государь-наследник Александр Павлович прислал к отцу моему доверенное лицо спросить его, может ли он отвечать за скромность своих офицеров, если он будет присылать им кушанье со своего стола. Отец мой благодарил за милость, но не принял предложения, говоря: хотя он и может поручиться за скромность офицеров, но между тем знает, что они скорее согласились бы вместо хлеба глодать камни, нежели подвергнуть великого князя гневу его отца.

Из воспоминаний Федора Гавриловича Головкина: