Дни проходят мирно, без происшествий, в спасительном спокойствии. Двор молодой четы состоит из одного господина Лафермьера, француза, который читает вслух и придумывает сценки для маленького театра. Есть Николай, прекрасный рассказчик, размышления и реплики которого всегда очень остроумны. Он объездил всю Европу вместе с Разумовским и живет в России вот уже восемь лет. Забавляет всех своими рассказами: они вызывают беззлобный смех и никого не утомляют. Никита Панин также постоянно бывает здесь. Часто устраиваются полуофициальные балы, на которые съезжаются гости, официально не принадлежащие ко двору великих князей.
Павел между тем еще глубже увлекается Мальтийским орденом. Это стало для него настоящей страстью. Он заставляет переодеваться своих камергеров в рыцарей эпохи крестовых походов, облачает их в кольчуги, а лошадей покрывает попонами и организует турниры. Мария Федоровна сияет от радости: и она и ее муж прекрасно себе чувствуют в этой обстановке.
Но вот наступают зимние холода и надо возвращаться в Санкт-Петербург. Любящая супруга слегка раздосадована, поскольку прекрасно понимает: несмотря на все ее усилия спасти Павла от навязчивых идей, его возвращение в окружение Екатерины, Потемкина и влиятельных придворных, всегда с презрительной усмешкой глядящих на Павла, вернет все на круги своя.
Навязчивая мысль о том, что он – проклятый князь, что у него украли власть, которая должна была перейти к нему по наследству, а воровка – собственная мать, с каждым днем все сильнее приводила Павла в отчаяние. Внутренний бунт заставлял его предвзято смотреть на любое распоряжение матери.
Мария Федоровна не одобряла этого. Но как ей вырвать супруга из плена навязчивых идей? Она и не осмеливалась на это! Княгиня полагала, – и для того были основания! – что метания Павла, на которое обрекла его тирания Екатерины, – это его защита. Именно они вызывали у Екатерины желание считать Павла всего лишь неуравновешенной, ущербной и нелепой личностью и не давали ей всерьез разгневаться на него. И потому Мария Федоровна догадывалась, что настраивать мужа против материнской власти стало бы роковой ошибкой.
Семейная пара, если не считать балов, развлечений, охоты, игр, праздников и придворных приемов, жила уединенно. Павел кроил и перекраивал планы реформ в армии, которой он только и мечтал командовать.
В постоянном смятении Павла были периоды успокоения, и тогда он обращался к творчеству французских писателей и философов. Вольтер не был его кумиром, в отличие от матери, но его восхищали великие умы прошлого столетия; среди своих современников он ценил Дидро.
В другие минуты его вечно беспокойный разум пытался совершить открытия в духовной жизни. Он ценил Монтескье и всерьез задумывался о чем-то вроде социального равенства. Проводил долгие часы в своем кабинете, размышлял, писал, перечеркивал и разрывал написанное, злился на самого себя, обхватывая голову руками: так сильно мучался от неспособности выразить все, что чувствовал.
Кто бы мог поверить, что этот ожесточившийся князь, которого неудовлетворенная жажда власти толкала на всевозможные крайности, был застенчивым человеком? Но Павел был именно таким, и особенно с теми немногими людьми, которые были ему особенно дороги.
АЛЕКСАНДР
Менее чем через четырнадцать месяцев после того, как она вышла замуж за великого князя, Мария Федоровна родила на свет прекрасного младенца. Роды сопровождались обычной для подобного события церемонией: императрица Екатерина, нетерпеливая, но довольная, находилась рядом с молодой матерью.
Павел часы напролет стоял у окна, повернувшись спиной к толпе придворных, которые окружали его мать. Он содрогался, вспоминая об участи, постигшей его первую жену – и горячо молился...
Внезапно его плеча коснулся паж:
– С позволения Вашего Императорского Высочества...
Царевич обернулся, и раздраженно взглянул на него.
Паж почтительно поклонился:
– Я имею честь сообщить Вашему Императорскому Высочеству о рождении сына. Императрица просит Ваше Высочество признать его...
Павел горько усмехнулся. Конечно! Появление еще одного наследника должно получить законное подтверждение; отец обязан признать сына перед всем миром. Павлом вновь овладела тревога: благодаря этому ребенку у Екатерины возникает возможность устранить его... Ребенка провозгласят наследником вместо него... и для этого ни у кого не должно возникнуть мысли, будто сын Марии Федоровны – незаконнорожденный...
Держа руку на эфесе шпаги, он прошел мимо шеренги придворных, склонившихся перед ним. Императрица уже держала новорожденного на руках. Наконец он стал отцом: это счастье так быстро подарила ему любимая супруга. Он смотрел на сморщенный комочек, который заходился криком: это в самом деле был его сын.
«Мое бедное дитя, – думал он, – пусть твоя судьба будет счастливее моей!»