Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

«остров Фанагорию со всей землею, лежащей по правой стороне реки Кубань, от устья ее к Усть-Лабинскому редуту так, чтобы с одной стороны река Кубань, с другой же Азовское море до Ейского городка»

были пожалованы казакам лишь по окончании войны, в июле 1792 года.

В Тамани жить, вирне служить, границю держати,
Рыбу ловить, горилку пить: ще и будем багати!..

...Когда императорский кортеж вернулся в Санкт-Петербург, Павел обратился к принцу Шарлю де Линю. С нескрываемой горечью он вынес приговор:

– Вы все льстили моей матери, заставляя ее видеть то, чего нет на самом деле: армия, флот, не построенные города и поселения, которые перевозили вслед за ней.

Принц передал в мемуарах этот разговор, добавив:

«Горячий, непоследовательный, вспыльчивый, великий князь, возможно, когда-нибудь будет наводить страх. Он на редкость непостоянен, но когда хочет чего-то в глубине души, когда любит или ненавидит, то делает это упрямо и неистово. Горе его друзьям, его союзникам, его подданным!..»

ТУРЦИЯ

An nescis quantilla prudentia mundus regatur?52

Папа Юлий III

52*Разве ты не знаешь, как мало нужно ума, чтобы управлять миром? (лат).*

Турция была чрезвычайно встревожена честолюбивыми планами Екатерины, которая, совершив эту показательную поездку в качестве победительницы Крыма, дала понять, что она – опасная соседка, способная захватывать соседские земли.

Турция не стала ждать, пока Россия отмобилизует армию. Посол России в Константинополе Булгаков был брошен в крепость Семи Башен, начались 825 дней его заточения.

Императрица была довольна: агрессорами стали турки, ее позиция выглядела безупречной. Она даже не сочла нужным скрыть свою истинную цель: восстановление Византийской империи под российским протекторатом.

«Оттоманская Порта, утвердивши вечный мир с Россией, вероломно нарушила всю святость онаго... Мы полагаем нашу твердую надежду на правосудие и помощь Господню, на мужество полководцев наших, графа Румянцева-Задунайского и князя Потемкина-Таврического, и храбрость войск наших, что пойдут следами недавних побед, коих свет хранит память, а неприятель наш понесет свежие раны...»

Храбрость войск на самом деле имела место. Но полностью отсутствовала у властей предержащих, сиречь у Потемкина, впавшего в полное отчаяние и растерянность. Двенадцать свежих лошадей для курьеров стояли на каждом яме от ставки Потемкина до Петербурга, – личное распоряжение императрицы, потребовавшей «связи отменно скорой», – но возить им приходилось не рескрипты воинские, но цедулы частного лица, забывшего, что дела империи суть его собственные дела. Сей человек, из бездн на высочайшую вершину власти вознесенный единственно за мужскую силу свою – ее хватало не токмо императрицу удовлетворять, но и племянниц своих, девочек Энгельгардт, одну за другой портить, а равно и других особ бессчетно, – и более никакими талантами не располагавший, умолял позволить ему

«удалиться в частную жизнь, скрыться...».

...Флот построен был в великой спешке и на деньги недостаточные – те, что остались от приема императрицы, коей пыль в глаза была пущена по полной программе. Того ради особого разбора с лесом не было, в дело, в противность возражениям мастеров, пускали бревна любые имевшиеся, а не отборные, выдержанные. И случилось то, что должно было случиться: суда, вышедшие в море противу турок, разметал первый же шторм. То, что не хватало пороха и ядер, что команд на суда полностью не набрали, что не было должных запасов провизии – сказаться просто не успело. Не пришел черед. Но сказалось бы непременно, если б не погиб флот...