Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

«Матушка, я стал несчастлив, – в ужасе писал Потемкин Екатерине. – Флот Севастопольский разбит... корабли и большие фрегаты пропали, Бог бьет, а не турки. Ей, я почти мертв, я все милости и имение, которое получил от щедрот Ваших, повергаю к стопам Вашим и хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая, думаю, не продолжится...»

У лакея – и мысли лакейские: не об армии думал он в сей момент, а с болью отрывал от души награбленные имения, понимая, что даны они были ни за что и резона оставлять их ему теперь у императрицы нет.

Еще более отчаянное письмо написал он Румянцеву, чая, что именно сей полководец займет его пост. Все показывало, что владелец полумира не годился бы и на должность приказчика в магазейне, и не по вороватости своей токмо, но по полной неспособности в роли хозяина «держать удар». Не станет преувеличением сказать, что и во всю войну победы одержаны были не благодаря распоряжениям и указаниям Потемкина, а несмотря на них, так что та хандра и гипохондрия, которой он месяцами предавался, не беря в руки ни одной бумаги армейской или флотской, способствовала, а не препятствовала победам русского оружия.

У Павла было свое представление о лицах, кои способны выполнить на юге роль полководца империи. Он дрожал от нетерпения доказать и матери, и самому себе, что не зря упражнялся с армией в Гатчине, и просил мать назначить его на какую-нибудь должность в войсках южного направления.

Екатерина, пребывавшая в шоке от конфузий и репримандов Григория Александровича, всерьез обдумывала просьбу сына, понимая, разумеется, что официальному наследнику престола, посланному на театр военных действий, вверяют под команду отнюдь не баталион. Она должна была решить, какова будет субординация между ее сыном и любовником, между наследником престола и генералиссимусом. Она знала, что Потемкин считает для себя унизительным замечать ее сына, а сын, в свою очередь, ненавидит каждого ее очередного любовника и что наследник престола считает все, сделанное Потемкиным для вящего блага империи, губительным для нее. Эти два человека относились друг к другу как злейшие враги.

Тем не менее перед царевичем блеснул луч надежды. Неужели мать в этот тяжкий миг, когда Юг грозит неисчислимыми бедствиями, сможет, наконец, понять и оценить его? Все эти дни он жил в нетерпеливом ожидании ответа. С женой и со своим окружением он только об этом и говорил.

При французском дворе, в союзе с Портой пребывавшем, считали, что замена Потемкина кем бы то ни было может переломить ход военных действий в пользу России. Худшего генералиссимуса для российской армии придумать было нельзя, и сей его талант высоко ценили в Версале.

«В чем его волшебство? – слал Сегюр депешу министру иностранных дел Франции Монморену. – В гении, еще в гении и еще раз в гении».

Министр и его посланник знали, что почта перлюстрируется чиновниками Екатерины, и тем не менее нашли способ отлично понимать друг друга.

Зная, что Павел требует от матери его направления в действующую армию, и считая это нежелательным и даже недопустимым, при подходящей оказии Сегюр, посол французский, коим императрица была совершенно очарована, показал ей письма к нему господина Сен-При, посла Франции в Блистательной Порте. Сен-При писал, что появление Павла в войсках вызовет ненужный восторг, что он при армии может стать императором в том прямом смысле, как слово сие римляне понимали. Сен-При считал, что императрица поступит неосмотрительно, если согласится на участие сына в этой войне. Грубый, совершенно не замаскированный маневр «в лоб», подсказанный отлично изучившим императрицу Сегюром, увенчался, как тот и предсказывал, полным успехом. Екатерина ответила на просьбу Павла категоричным отказом.

А тут и оказия в Кинбурне случилась, где Суворов Александр Васильевич над десантом турецким, высаженном на Кинбурнской косе, полную викторию одержал, завалив косу сию русскими и турецкими трупами, там Ушаков Федор Федорович при Фидониси разгромил Мульк-аль-Бахр53*Владыка морей*, капудан-пашу Эски-Гасана. Екатерина начала успокаиваться.

Однако и после отказа Павлу ход действий военных против воли привлекал его внимание. Вялое течение войны, а паче того овладение крепостью Очаков под командованием князя Потемкина, названное великой победой, вызывали у Павла сильнейшее разлитие желчи. Главным средством победы, видел он, служили солдаты русские, коими, словно фашинником54*Пучки хвороста*, заваливали рвы штурмуемых крепостей.