Станислав Понятовский 25 ноября 1795 года подписал отречение, пытался уехать в Италию или Швейцарию, но Екатерина приказала ему остаться в Гродно – под надзором генерал-губернатора Н.В. Репнина. Россия присоединила Курляндию и Польскую Литву, Пруссия – Варшаву, Австрия – Краков и Люблин. Ржечь Посполита исчезла с карты мира.
К англо-русскому договору о борьбе с революцией во Франции присоединилась Австрия. Но в этом же году Пруссия заключила соглашение с Францией, и русское правительство в такой обстановке не решилось отправить войска во Францию. Только флотилия вице-адмирала Ханыкова вошла в Северное море и присоединилась к англичанам.
Осенью 1796 года началось формирование огромного, 60-тысячного корпуса под началом Суворова, но в поход он так и не выступил – в России сменился император.
***
10 декабря 1794 года плененный и израненный Косцюшко оказался в Петропавловской крепости, но уже с лета следующего года он оказывается в Мраморном дворце Г.Орлова, где развлекается изготовлением поделок из дерева на токарном станке. Усилия лейб-медика ни к чему не привели: передвигался Косцюшко лишь на каталке. Тем не менее Екатерина рассчитывала использовать его в возможном конфликте с Фридрихом-Вильгельмом II:
«Если толстый Вильгельм выпустит против меня своего дурака Мадалиньского, – я выпущу против него свою жалкую скотину – Косцюшко».
Надзор за ним был установлен через Платона Зубова.
СЫН
МАЛЫЙ ДВОР
Великий князь повсюду видит происки Французской революции и на каждом шагу обнаруживает якобинцев. Однажды четверо бедных офицеров из его батальонов были арестованы только потому, что косички их париков оказались слишком короткими. Это заставило его подозревать их в бунтарских настроениях.
Павел нашел идею, которая одна способна была расточить чад идей революционных: четкое и справедливое регламентирование всех жизненных отправлений и повседневный недреманный контроль за соблюдением регламентов сих. Нашел он и ту силу, которую можно и нужно противопоставить революционной силе – силу религиозных рыцарских орденов. Но для него начались мучения Кассандры, на пророчества которой не обращали внимания: так и его советы вызывали лишь улыбки и ироническое пожимание плечами.
Среди иностранцев, приезжающих в Санкт-Петербург, по-прежнему было много шпионов, распространявших свои чудовищные идеи. Но Павел ничего не мог сделать и только все более мрачнел с каждым днем.
Еще досаднее было, когда какой-нибудь капитан допускал небрежность в своей внешности. Конечно, из-за этого мир не рухнет; но, с другой стороны, почему бы не быть внимательнее к длине косичек, предписанной ведь уставом! Регламентирование всего предполагает и контроль за всем: и этим-то офицерам контроль сей, как предполагалось, вверен будет, но смогут ли они контролировать точно и беспристрастно, когда своим слабостям без зазрения совести попускают!
Оттого он их и отправлял в карцер. Легко ли ему было? Пребывая в сильнейшем гневе, с бешено бьющимся сердцем и налитыми кровью глазами, он едва сдерживал рыдания. Великая княгиня, если она оказывалась в эти минуты рядом, пыталась успокоить его.
– Маришка, вы лучше, чем я, но я так страдаю! Отвратительно, когда хочешь, но не можешь заставить других повиноваться, – ведь не мне они повиноваться должны, а цели благой и спасительной, мною провиденной!..
Легко ли было ей? Он не догадывался. Терпение Марии Федоровны, несмотря на ее добрый и преданный характер, подходило к концу. Но через три-четыре часа, проведенных в карцере, офицеры возвращались в полк – без каких-либо объяснений...
Еще недавно его ужаснейшие приступы гнева старалась умерить Екатерина Ивановна Нелидова. Но теперь она жила в своих апартаментах в Смольном и не могла – да и не хотела – вмешиваться.
Потом он принимался проклинать материнскую политику. Он грозил трону Екатерины и коронам европейских государей гибелью, если они будут слушать революционных каналий, которые повсюду распространяют ложные идеи, способные ввергнуть народ в пучину мятежа.
Екатерина же тем временем травила франкмасонов... Катастрофа, постигшая Новикова, Трубецкого, Лопухина, Тургенева, обернулась неожиданными проблемами в семье. Великая княгиня Мария Федоровна, женщина практичная и исполненная здравого смысла, не могла и не желала соответствовать выспренним духовным запросам Павла. Единственный масон, остававшийся при его дворе, Плещеев, напрасно предлагал ей лучшие, по его мнению, образцы масонской литературы: