Павел забывал еще одно. С юных лет Александр вынужден был лавировать между отцом и бабушкой. Нередко, присутствуя утром на парадах и учениях в Гатчине в неуклюжем мундире, он вечером должен был явиться среди изысканного и остроумного общества, собиравшегося в Эрмитаже. Необходимость держать себя пристойно в двух столь различных сферах, приучала великого князя к скрытности, а то несоответствие, какое он встречал между внушенными ему теориями и голой, русской действительностью, вселяло в него недоверие к людям.
***
Александр знал, что бабушка его боготворит. Будучи скрытным с юности, он понял ту важность, которую хотели придать его персоне. Его называли
«Мессией, обещанным российской империи».
*
Каким императором он мог бы стать, если лишить его жалкого отца права взойти на престол, – думала императрица.
В 1793 году, вскоре после свадьбы любимого внука Александра и Луизы Баденской, в православии Елизаветы Алексеевны, Екатерина созвала ближайших вельмож на тайное совещание. Здесь она решительно поставила вопрос о лишении Павла права наследования короны в пользу своего внука. Несмотря на то, что решения принято не было, царица составила завещание о передаче власти в случае ее смерти Александру и начала кампанию по осуществлению этого проекта. Ей помогали Шуазель-Гуфье, Нассау-Зиген, Эстергази. В заговор пытаются вовлечь Лагарпа, известного республиканскими взглядами и либерализмом. Императрица вызвала Лагарпа к себе и обрисовала ему план действий. Не будет ли воспитатель Александра счастлив способствовать отстранению от власти князя, который является прирожденным деспотом? Всего-то и нужно, чтобы в ежедневных уроках, которые он давал юному князю, он ненавязчиво убедил Александра в необходимости подобных действий. От него требовалось всего лишь нарисовать юноше такой портрет отца, чтобы тот испугался за собственное будущее и согласился принять участие в заговоре.
Философ почтительно, но не без некоторого негодования отказался от исполнения задания, которое считал бесчестным. Екатерина не стала его задерживать. Молодой житель швейцарского департамента Во попал в немилость. Он прекрасно понимал, чего стоят «сожаления» Ее Величества, которые она выразила ему по поводу его отъезда, во время их последней встречи, 18 октября 1793 года.
С женой Павла дело обстояло проще – Екатерине удалось получить ее подпись на документе, лишающем Павла короны. Великая Княгиня долго скрывала от мужа предательство, но после смерти царицы оно, разумеется, открылось.
Тем не менее при дворе, чего, собственно, и следовало ожидать, у великого князя была своя партия. Граф Мусин-Пушкин, генерал, у которого с Павлом произошел недавно конфликт в Финляндии, открыто выступил против того, чтобы лишать великого князя прав на корону. И того же мнения – к великой досаде императрицы – был сам Александр. Пользуясь своей близорукостью, он всякий раз, когда императрица подсовывала ему компрометирующие документы, могущие способствовать лишению прав на престол его отца, притворялся, что не видел их.
Хотел ли Александр на самом деле получить корону отца? Внешне он был совершенно равнодушен к императорской власти, в разговорах с близкими горячо восклицал:
– Власть меня совершенно не интересует. Я предпочел бы уехать с женой в Америку, чем участвовать в этих семейных интригах.
Он пишет:
«Придворная жизнь не для меня создана... Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, а между тем они занимают здесь высшие места, как, например, Зубов, Пассек, Барятинский, оба Салтыкова, Мятлев и множество других, которых не стоит даже называть... ... Я сознаю, что не рожден для того сана, который ношу теперь, и еще менее для предназначенного мне в будущем, от которого я дал себе клятву отказаться тем или другим способом».
Екатерина зря затевала передачу престола внуку через голову сына: внук сразу же рассказал всю интригу отцу, Павлу, а возможно, и другим лицам. Так, в эти дни, последние перед сменой российского императора, он пишет полковнику Аракчееву, называя Павла «Его Величество»... Официально Павел – всего лишь «Высочество»; но Аракчеев не только не выражает недоумения, но и сам в переписке называет Павла «Величеством».