Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)

Историк Шильдер полагает, что Александр в те дни принес отцу присягу на верность; в тайну посвящен был Аракчеев... Тем не менее у Екатерины оставалось еще одно средство, чтобы утвердить на престоле своего любимчика, и Павел, видевший на своем веку немало смертей, причины которых ему были известны, не имел оснований заблуждаться на этот счет...

СМЕРТЬ ЕКАТЕРИНЫ

Sic transit gloria mundi.78*Так проходит слава мира (лат.)*

Осенью 1796 года Павел практически не появлялся при дворе. Его не было ни на праздновании собственного 42-летия, ни на торжествах по случаю дня рождения его супруги Марии Федоровны. Он заперся в Гатчине.

5 ноября Мария Федоровна устраивает для «малого» двора скромный обед на гатчинской мельнице. Бледный, измученный постоянным нервным напряжением, царевич все же старался участвовать в развлечении, которое устроила его жена. Держа в руке чашку чая, он пытался улыбаться, но смотрел на каждого из приглашенных испытующим взглядом, который выдавал его напряжение.

Внезапно прибежал мельник. Его возбуждение невозможно было описать. Несчастный крестьянин, в ужасе от того, что должен прервать обед своих хозяев, заикаясь, сообщил им, что в замке их ожидает гонец, у которого есть для них важнейшее сообщение.

Павел поднялся, из руки выпала фарфоровая чашка и вдребезги разбилась. Мария Федоровна бросилась к мужу. Супруги обнялись. И царевич шепнул на ухо жене:

– Дорогая, это, видимо, конец...

Вскоре супруги были на пороге дворца. Николай Зубов, брат наглого фаворита, подбежал к Павлу и бросился перед ним на колени. С бешено бьющимся сердцем царевич поднял этого человека, который своей огромной фигурой возвысился над ним. Тот широко перекрестился и пробормотал:

– С нашей любимой царицей, с Ее Величеством вашей матерью, случился апоплексический удар. Государь, Ее Величество императрица умирает. Врачи бессильны...

Павел ударил себя по лбу: этот жест он делал каждый раз, когда какая-то новость озадачивала его. У него в глазах блеснули слезы. Он только воскликнул: «Какое горе!», и тотчас же велел запрягать. Однако вечный страх теперь еще сильнее овладел им. Он не осмелился высказать Марии Федоровне мысль, которая неотступно преследовала его:

«Не ловушка ли это?»

***

Уже наступала ночь, когда Мария Федоровна и царевич сели в карету, запряженную восьмеркой лошадей, чтобы покинуть Гатчину.

В душе Павла само собой расцветало непривычное ему, неожиданное чувство – надежда. Он внезапно почувствовал, что его положение в ближайшем будущем может в корне измениться. Он забудет о своем вечном страхе и обретет власть, могущество, его личность станет священной для всех придворных. Все его существо дрожало от осознания этого. Встревоженная жена забеспокоилась: не сделать ли ему срочно кровопускание?

Был довольно сильный, даже для поздней осени, холод, безоблачное ночное небо усеяли звезды. Спокойствие пейзажа, чуждого людским тревогам, умиротворяло, и среди безмятежной тишины Павел постепенно пришел в себя.

Великая княгиня с трудом смогла произнести несколько слов:

– Павел, любовь моя, теперь пришло ваше время, не правда ли?

Из Санкт-Петербурга навстречу им слали депеши. При слабом свете фонаря читали последние новости: императрица, несмотря на тщательный уход, банки, английские капли, апоплексическую воду, так и не открывает глаз.

Вокруг их экипажа скакал эскорт военных, внушавший царевичу страх: он ни на мгновение не мог расстаться с привычкой отовсюду ждать беды. Николаю Зубову предложили подняться в карету, и он старался успокоить того, кого уже сейчас считал своим государем. Когда Павел избавился от волнения и почувствовал, что может говорить свободно, не заикаясь, он сразу же спросил его:

– Но, сударь, почему эту новость сообщили мне вы? Где мои сыновья, мои министры?

Едва переведя дыхание, Николай Зубов ответил ему, как сумел:

– Государь, великий князь Александр ждет вас в столице. Большая часть горожан сильно возбуждена, они расталкивают друг друга, чтобы бежать к вам навстречу и приветствовать вас...

Городские часы пробили пол-девятого, когда карета великого князя въехала во двор императорского дворца. Он казался охваченным пламенем, так ярко сверкали тысячи зажженных люстр. Странное смешение праздника и траура, печальной тишины и волнения охватила толпы, которые шли туда, где, как они уже знали, умирала их государыня. Гул, тени, отблески огней, крики ура! и рыдания – все это странным образом смешивалось в ночной темноте.

Царевичем внезапно овладело невообразимое нервное возбуждение, и он, ни на кого не глядя, выскочил из кареты и пробежал сквозь толпу, которая окружила его, как сумасшедший, взлетел по ступеням дворца, и, на минуту задержавшись в своей комнате, вошел в материнские покои.

Граф Ростопчин встретил чету великих князей на окраине столицы и приехал во дворец вместе с ними. Платон Зубов, всемогущий временщик еще вчера, в сопровождении вице-канцлера Безбородко, побежал к Павлу навстречу. Оба они опустились перед князем на колени.