Павел II. Книга 2. День пирайи

Встреча великого князя на перроне по щекотливости положения обречена была на известную камерность, даже опрощенность. Словно бы прибыл в Москву обычный знатный колхоз с Брянщины. Образцово-показательный, говорят, на ВДНХ его поселят в павильон, видать, «Космос», он самый большой, да и успехов в смысле космоса что-то давно уже никаких нет, поселят весь колхоз в тамошнее пространство, пусть он показывает, что умеет выдающегося. Так что встреча села-колхоза на Киевском вокзале была возложена на личного представителя маршала Шелковникова, полковника КС Игоря Мовсесовича Аракеляна. Тайна букв «КС» оберегалась чуть ли не тщательнее всех иных государственных тайн, едва ли пять человек, в их числе почти одни только члены корягинского клана, знали их настоящее значение: «Кулинарная Служба». О присвоении именно такого чина взамен предложенного генерал-майорства ходатайствовал сам Аракелян, и Павел, уже вкусивший разок-другой под строжайшим присмотром Тони от деликатесов полковничьей экономической кухни, таковую просьбу удовлетворил, усмехнувшись. Спокойствия своего, правительственного и государева ради Ливерий Везлеев нафаршировал Москву войсками, притом теми самыми, которые так запасливо сконцентрировал на Валдайском плацдарме сгинувший Ивистал. Войска безропотно подчинились министру обороны, как только убедились, что преемника своему черному делу мятежный маршал не оставил никакого. Форму большинству офицерского состава выдали уже новую, голубую или оранжевую. Так что вряд ли кого-то могли удивить погоны Аракеляна, на которых вместо трех звездочек красовались три витых палочки, нет никому дела до того, что это шампуры. Ну а необходимость кулинарной службы в обновленной Российской Империи была самоочевидна. В недалеком будущем Аракелян рассчитывал занять пост ректора Военно-кулинарной академии при Генеральном штабе.

Завидя на перроне своего бывшего псевдоначальника, сменившего ныне род войск, Сухоплещенко соскочил с подножки и откозырял. Синий мундир подполковника личной Его Императорского Величества Гвардии сидел на нем как влитой, без единой складки, да и сам подполковник был неизменно по-малороссийски элегантен в любом мундире или вовсе без такового, — так что сношарь в своих эполетах должен был смотреться рядом с ним, как чучело гороховое, однако происходило совсем обратное: ни один мужчина рядом со сношарем даже называться-то мужиком не имел права, это и слепому ясно было. Это с первого взгляда ясно стало и Аракеляну, и он с удовольствием подумал, что наконец-то хитрожопый хохол бледный вид имеет. Сношарь на кавказского полковника поглядел с большим сомнением, ничего не сказал и ни шагу навстречу не сделал, однако пропустил вперед Палмазеиху. Та, несмотря на свои шестьдесят не то с гаком, не то без гака лет, по-боевому взяла на караул, лихо оттягивая носки сапог, промаршировала в развевающейся телогрейке перед голубым почетным строем и отдала Аракеляну честь. Тот уже давно ничему не удивлялся, подал знак, и духовой оркестр грянул «Прощание славянки». Сношарь тоже прокосолапил мимо караула, ни слова Аракеляну не сказал, буркнул только в пространство: «Куда?..», примерился так и эдак, на переднее сиденье и на заднее, избрал для спокойствия все-таки задний вариант и влез в личный свой, Павлом специально выделенный ЗИЛ, — впрочем, машине этой скоро предстояло переименование в ЗИП, завод, таковые выпускавший, был уже по-тихому переименован в «имени П.Петрова». Аракелян сношарю не понравился. Черный какой-то, весь из себя думает и закваска в нем не своя, не романовская, не свибловская, не сношарская. Не может с такого мужика настоящей радости бабам получаться.

Не отъезжали очень долго: сношарь ждал, что погрузят на другие машины его личный скарб — Кокотовну, понятное дело, в отдельную «волгу», еще полуроту женской охраны, корзины со свежими, снесенными в поезде яйцами, которые Пантелеич на воскресную баню собственным телом заработал, еще кой-чего, хотя, вообще-то, основные вещи из нижнеблагодатской избы перебросили в Москву вертолетами заранее, чтобы к приезду был как есть готов Никите Пантелеевичу домашний уют. И к тому моменту, когда длинный кортеж наконец повлекся по наглухо оцепленным улочкам из тех, что поуже, — пронеси Господи, показать великому князю Калининский проспект, даром что почти уже переименованный в Калиновый, в честь сгоревшего моста через Смородину, — к бывшей улице Разина, нынче уже известной как улица Дважды Великомученицы Варвары, и время настало, в общем-то, обеденное.