Павел Третьяков

Итак, на протяжении многих лет Павел Михайлович Третьяков встречается с виднейшими славянофилами, в разговорах с ними поднимает вопросы русской культуры. Славянофилы не отторгают Павла Михайловича, но, напротив, принимают его в круг идейно близких им людей. Отношения же Павла Михайловича с некоторыми из них можно назвать вполне приятельскими. Любопытны в этом смысле строки из письма И. С. Аксакова от 2 декабря 1878 года: «…Не знаю, как и благодарить Вас, глубокоуважаемый Павел Михайлович, за Ваши теплыя, дорогия мне строки. Сердечно радуюсь свиданию с Вами и надеюсь, если установится путь и приищется квартира, быть в половине декабря в Москве… Высоко ценю я Ваше доброе обо мне мнение, но, конечно, не был бы достоин Вашего уважения, если бы и в самом деле признал за собою то значение, которое Вы мне приписываете. Дай Бог только быть посильно полезным делу Русской чести и совести, делу правды и гражданскаго долга»^[677]. В другом месте, в 1878-м, Иван Сергеевич заканчивает письмо Третьякову такими строками: «Прошу Вас передать Вере Николаевне мой почтительный поклон, а Вас позволяю себе обнять»^[678].

Третьяков 1860–1890-х годов — это, если можно так выразиться, «славянофил в действии». Вернувшись из путешествия 1860 года, он продолжил претворять в жизнь высказанную им до поездки идею — создание в Москве галереи национального искусства. Таким образом, Москва в художественном отношении противопоставлялась Петербургу, являла собственный нарождающийся эстетический идеал, творцом и транслятором которого был Павел Михайлович Третьяков.

Своей деятельностью, трансляцией своего мироощущения Павел Михайлович создавал особую художественную среду — ту самую, без которой невозможно существование высокоразвитой культуры. Потому что подлинное искусство может существовать лишь там, где оно ощущает себя жизненно необходимым.

Итак, в завещании П. М. Третьякова 1860 года прозвучало несколько основных идей. Эти идеи, видоизменяясь под воздействием внешних факторов, будут последовательно реализовываться после того, как Павел Михайлович вернется из заграничной поездки, то есть начиная с августа 1860 года. Павел Михайлович создаст галерею русских художников, размещенную в специально построенном для нее здании, и обеспечит ей весьма длительное существование. Это будет национальная галерея, состоящая из полотен русских художников, созданная в Москве и этому же городу принесенная в дар. Из всех обозначенных в завещании идей невыполненной останется только одна.

Учреждение Общества любителей художеств оказалось излишним, так как Третьяков, вернувшись из поездки, сам взял на себя выполнение своих «пунктов». Однако не следует преувеличивать тяжесть груза, который купец взвалил на себя, и тем более придавать этому грузу вид обременительной миссии. Павел Михайлович беззаветно любил искусство. Составление галереи было для купца возможностью выразить себя в художественной сфере, заняться приятными вещами, испытать азарт искателя сокровищ, наконец. То, что Третьяков желал учредить коллегиальный орган, объясняется вовсе не тяжестью планируемого дела. Скорее, причина в том, что Третьяков, как человек наблюдательный, знал: крайне редко в одной личности совмещаются превосходный художественный вкус, развитая коммерческая жилка, личная порядочность и бескорыстная любовь к искусству. Не зря руководство составлением Общества Павел Михайлович поручил Сергею Михайловичу, который, думается, неплохо понимал скрытые причины поступков старшего брата.

Что же представляла собой галерея П. М. Третьякова к августу 1860 года? Думается, здесь будет уместно еще раз перечислить имена тех художников, чьи картины вошли в его собрание до второй заграничной поездки. Сам Третьяков в своем завещании называет следующие имена: Л. Ф. Лагорио, В. Г. Худяков, М. И. Лебедев, В. И. Штернберг, В. К. Шебуев, И. И. Соколов, М. П. Клодт, А. К. Саврасов, А. Г. Горавский.

Конкретные картины этих художников, которые были в собрании Третьякова к 1860 году, перечисляет А. П. Боткина: «Худяков — „Финляндские контрабандисты“, Шебуев — „Положение во гроб“, И. И. Соколов — „Утро после свадьбы“, Клодт — „Больной музыкант“, пейзажисты Лебедев, Штернберг, Лагорио, Саврасов, Горавский. Было у него „Искушение“ Шильдера, которое Павел Михайлович почему-то не упомянул»^[679]. Видимо, о картине «Искушение» Павел Михайлович второпях забыл или же посчитал ее недостойной войти в будущее собрание. Но, возможно, причина здесь иная. Павел Михайлович называл те картины, которые непосредственно помещались в его доме^[680]. Помимо «Финляндских контрабандистов» в собрании Павла Михайловича имелась еще одна вещь Худякова — «Разбойник». Таким образом, в собрании Третьякова уже представлены жанровая, пейзажная и религиозная (Шебуев) живопись, но еще отсутствует портретная и мифологическая.